Постанывая, Фальтор обошел площадку. Его голова покачивалась, точно маятник метронома. Он явно считал, что пребывает в снах о Послеполуденной эпохе, поскольку бормотал себе под нос что-то об Эрнаке сан Тенн и «желтых садах». Теперь они снова стояли лицом друг к другу; и если Фальтор был похож на насекомое, то тварь перед ним напоминала человека закованного в изрубленную желтую броню.
Рожденный заново мельком взглянул на энергоклинок, который шипел у него в руке, плюясь искрами… и ударил насекомое по голове. Лезвие вскрыло один глаз существа, рассекло грудной щиток и подрубило одну из его конечностей. Оно упало набок и поползло, пытаясь снова взобраться на круглую площадку; крылья издавали тонкий звук, похожий на поскуливание. Фей Гласе завизжала и вскочила. Фальтор снова нанес удар. Некоторое время он наблюдал, задумчиво склонив голову набок, как тварь с удвоенной яростью повторяет свои попытки, потом опустил оружие. Клинок плавил пепел, превращая его в стеклянистую массу.
— О, какие огромные венчики! — возопил Фальтор. — Тысяча роз и других цветов! Мысль, обладающая силой ощущения!
Он умоляюще взглянул на Хорнрака, снова убрал меч и убежал в лабиринт. Глаза Рожденного заново вылезали из орбит, тело согнулось под невероятным углом.
Искалеченное насекомое достигло стены и попыталось влезть на нее. Пепел струйками стекал вниз. Фей Гласе плакала.
— Погодите, нас всех тут убьют. Вена, Блэкпул и Венеция утонут в собственных слезах. Давите наш мир. О… О…
Внезапно у нее над головой возник призрак Бенедикта Посеманли. Его дряблое лицо было исполнено тревоги. Гримасничая, призрак произнес: «Фенлен! Фенлен!» — так, словно просил прощения… и тут же, размахивая руками, умчался прочь — вероятно, унесенный некими потусторонними потоками.
С запада налетели темные тучи. Мелкая ледяная крупа наполнила серый воздух, забарабанила по хитиновому панцирю насекомого. Оно лежало в углу без движения, лишь апельсиновые искры оживляли его уцелевший глаз. Земля вокруг него была изрыта. Фей Гласе, измученная, обессиленная, бродила вокруг возвышения, пряча лицо в ладонях, и стенала.
Хорнрак тупо таращился на рытвины, потом перевел взгляд на изуродованное тело насекомого. Его трясло.
— Присмотри за ней, — бросил он карлику. — И попробуй найти Целлара. Расскажи ему, что тут стряслось. Он разберется.
И снова бросился вглубь лабиринта — на поиски Рожденного заново.
8
Гален Хорнрак и новое вторжение
Все дальше и дальше бежал Эльстат Фальтор, последний из своего Дома — размашистым страусиным галопом, весь ярко-алый. И все дальше и дальше, следом за ним, бежал наемный убийца Хорнрак; дыхание с шумом вырывалось из его легких. Лабиринт остался позади, впереди темнела деревня. В лабиринте, опасаясь тайных развилок, цепких лап богомола, который может внезапным безумным скачком вылететь из-за угла, опасаясь ловушки, подобной зубастой пасти, готовой сомкнуться в любой миг, наемник вытащил из ножен старинный меч. Теперь, на равнине, клинок оттягивал руку. Земля на западе была темной, как небо, под холодными тучами тянулись куда-то вдаль длинные черные клинья скальных хребтов. Их бока крутыми уступами спускались в долины, похожие на амфитеатры, и были усеяны грудами камней, среди которых, возможно, обитали призраки. Отблески, предвещающие восход солнца, выхватывали из темноты разрушенные башни Эгдонских скал, касались их склонов и дубов, покрытых серым лишайником. Туман, густой и безмолвный, все еще окутывал деревню, заливая ее улицы. Но утренний ветер уже зашевелился на Пустоши, поднимал пыль и трепал его края, отрывая длинные волокнистые лоскуты, похожие на клочья овечьей шерсти, прицепившиеся к забору — если бывают овцы с шерстью из матового стекла. Свет подкрашивал эти прядки нежно-желтым, и они испускали назойливый запах лимона.
Эльстат Фальтор взмахнул руками и нырнул в туман. Отчаянно вскрикнув, Хорнрак последовал за ним.
Туман окутывал, как одеяло, и наполнял легкие ватой. Точно пара простуженных призраков, Фальтор и наемник бежали по тихой деревенской улице. Дома, смутно темнеющие справа и слева, были пустыми, пыльными и холодными, входные двери приоткрыты и скрипели, когда в них шныряли сквозняки — невидимки, обитающие в тумане. Они распахивали двери, выпуская из пустых комнат запахи чего-то засушенного. Карнизы был забрызганы птичьим пометом, желоба забиты старыми гнездами. Ветер поднял кусок дерюги… поднял, бросил и поднял снова…
Эльстат Фальтор шел вперед. Он стал тенью, потом остался только глухой стук его шагов. Хорнрак продолжал идти следом; он чувствовал, что отрезан от привычного мира, и испытывал легкий страх. Он видел: здесь прошла Смерть — возможно, за месяц, возможно, за два месяца до них. Из выломанного окна под загаженным карнизом свесился покойник. Другой сидел в углу, привалившись к каменной стене, похожий на вязанку хвороста. Они таращились друг на друга, словно один из них только что рассказал какую-то старую шутку, известную им обоим. Их оружие порыжело от ржавчины, но тела точно усыхали вместо того, чтобы разлагаться, и оставались нетронутыми, точно жесткие связки старой соломы, закутанной в еще более старую дерюгу. Казалось, туман, ускоряя распад одной материи, не давал распадаться другой.
Трупы, трупы — по всей деревне. Они глазели из дверных проемов, они застыли в нелепых позах на траве вокруг конской поилки. Одни выглядели удивленными, довольными, запыхавшимися. Другие сжимали в руках ножи, собираясь броситься на врага. Несколько детей упали во время игры, в ходе которой они тайком следовали друг за другом среди построек. Каждый поднимал над головой изогнутую крюком руку.
«Они приплывают по ночам, — подумал Хорнрак, и на мгновение лицо Святого Эльма Баффина возникло перед его глазами — благопристойное, задумчивое, недоумевающее. — Куда они идут, мы не знаем…»
Они пришли сюда. И, откуда бы они ни пришли, нашли здесь конец. Они стояли на каждом более или менее заметном перекрестке, точно брошенные машины. Сломанные усики и крылья покачивались на ветру, фасетчатые глаза были тусклыми, как камни. На земле, у их ног, замершими тенями темнели пятна гнили. Казалось, жизненные соки медленно вытекали у них изнутри, чтобы стать удобрением для синеватых грибов и нездешней плесени, прежде чем высохнуть без остатка. Они и сами высыхали, как колосья перед жатвой. И вместе с ними высыхал, медленно превращался в труху разум, высыхали те насекомые мысли, что так неистово внушались Хорнраку и его спутникам в лабиринте, те нежданные послания из мозаичной вселенной, что заставляли моряков Святого Эльма Баффина сжигать собственные корабли или топиться в укрытом туманами море.
Ночью, когда их безумная энергия еще не совсем иссякла, отрубленная голова, прыгая, как мяч, под смех сумасшедшего поэта покатилась в сточные канавы из снов Хорнрака, в которых он видел Низкий Город. Несомненно, эту голову отрубили здесь, среди обветшалых халуп. Она принадлежала одному из трех созданий, павших под энергоклинками Рожденных заново, что обитали в деревне. Внутренние органы этих созданий, с любопытством извлеченные и препарированные, теперь валялись в куче отрубленных конечностей. Кто-то отрезал эту голову и отправил на юг как призыв к помощи. Что до остальных тварей… Можно было разглядеть несколько ранок и царапин, оставленных оружием попроще и напоминающих каракули на лаковом экране, но было очевидно: их погубил тот же недуг, что и беглеца в лабиринте. Суставы раздулись от покрытых коркой выделений. Из-под странных приспособлений, которые держались на голове с помощью ремешков, закрывая ротовые отверстия, свисали сосульки застывшей слизи. Твари стояли друг перед другом в позах умирающих механизмов, и слабый шепот их мыслей окутывал их, как паутина. Этот шепот проникал в черепную коробку и словно ощупывал ее изнутри, пока Хорнрак полусне бежал между гигантскими насекомыми, опасаясь, что те оживут, если он помедлит хоть немного.
