За разговором не заметили, как и в деревню пришли. Снег объяснил, что покупает хлеб всегда у одной хозяйки, а мелкую хозяйственную утварь – когда как. Кроме того, у Снега есть свои обязанности в той деревне – лечить иногда людей и скотину, но не от всего лечить, а от «травяных» болезней, которые травами лечатся. Если, к примеру, рубленая или колотая рана воспалилась и черным далеко внутрь побежала – травы уж не помогут. Если зуб сломался или сгнил – отваром можно боль унять, но основное должен сделать зубодер… Денег за лечение Снег с крестьян не берет, но мелкий местный властитель, благородный дворянин Олекин, владелец двух деревенек, снабжает его деньгами и натурой, потому что он тоже пользуется советами и знаниями Снега. Не всегда, а только когда по-настоящему подопрет, потому как святой отшельник Снег не любит общаться с людьми. То, что он появился с мальчиком, учеником, уже послужит поводом для нескончаемых пересудов, здесь, в избах, и в замке… Поэтому Лин должен всегда держать язык на привязи…
– А почему этот… Олекин… не приказывает тебе? Ты же на его земле живешь?
– Во-первых, я живу далеко за пределами его земель… личных земель… А за имперскими окрестностями он просто как бы поставлен приглядывать… кстати, за дополнительное содержание от Империи. А во-вторых, я однажды зимой зарубил двух нахалов, его посланцев, которые вздумали притеснить мою старость и пригнать меня в господский замок, дабы я рассеял занимательными рассказами скуку зимнего вечера…
– Здорово! А они?
– А они умерли на месте. Так что в этих краях никто, никак, и ни в чем мне не приказывает. Разве что Мотона, когда берется за большую уборку в моей пещере. Но и она знает свое место. Сегодня мы ее не увидим, она болеет, при этом мои травы здесь также необязательны, болезнь пустяковая. Я бы зашел проведать, да опять же пересуды людские. Мне они – пустое место, но Мотоне здесь жить…
Деревня в красивом месте расположена, дома приветливые, идти удобно, – Лину нравилось на ходу озирать окрестности.
Неглубокая долина вся полна зелени, и дикой, и полезной, ухоженной, сквозь долину протекает узкая речушка, делящая деревню на две неравные половины: в правобережной, высокого берега, есть небольшой холм, обрытый неглубоким рвом, а на холме господский замок. В левой, более обширной и населенной, крестьянские дома как бы окружают большой пруд, по берегам стоят. Снег объяснил Лину, что в пруде разводят рыбу, что крестьяне могут там рыбачить с удочкой, это им позволено, а за сети, кто попадется – рубят руки и головы. Сам господин Олекин тоже любитель рыбной ловли, но он предпочитает в бредень ее загонять. А когда по-настоящему рыба нужна, для продажи, или к пиру – воду в пруду спускают и рыбу собирают, сколько потребуется, в корзины. Вся она тогда идет на базар, либо на хозяйский стол… Кроме той, разумеется, что успеют уворовать крестьяне. Ловят их на воровстве гораздо чаще, чем казнят, потому что господину Олекину без крестьян не прожить, но порки устраиваются регулярно, и лупцуют провинившихся от души, клочья с задниц и крики до самой Луны летят. На какое-то время это помогает… На короткое время, потом опять… Если на деревню нападут разбойники или мародеры, Олекин обязан воевать их до полного истребления, а буде орды неприятеля велики – звать на выручку имперские войска. Но имперские войска – также достаточно разорительная подмога, поэтому дворяне вроде Олекина стремятся обходиться своими силами.
Скотины в деревне много, запах навоза то усиливается, то почти исчезает, но везде присутствует. Да и без того видно, что деревня зажиточная…
– А как это получается, что они все в шапках, а принадлежат господину Олекину?
– Надо же, какой ты вострый мальчик! Этот вопрос – редкий взрослый себе задает, потому как не все прозрачно в нем… Любой крестьянин волен покинуть своего местного господина и уйти в любой предел Империи. Но – без имущества, то есть – без жилища, земли и скота. А пока и если живешь – значит, признаешь над собою его сюзеренитет… э-э-э… его господское владычество и все права местного господского суда. Если, конечно, они не выходят за пределы имперского суда. Если выходят – неминуемы доносы. Прежде чем уйти, свободный человек должен рассчитаться по долгам, если они за ним числятся, если он ничего никому не должен – никто не имеет права задерживать свободного человека. В то время как раб не может по своей прихоти покинуть своего владельца. За это наказывают, вплоть до смерти. Понял?
– Угу. Хорошо быть свободным.
– Еще бы.
Возвращение домой (отныне пещера Снега – была их новый дом, и к этой мысли привыкнуть оказалось совсем нетрудно), с полным мешком за плечами, окончательно утомило и Лина, и Гвоздика, который хотя и бежал налегке, но зато на своих лапах весь путь, туда и обратно: Снег строго-настрого запретил брать малыша на руки.
Потом Снег и Лин разбирали и раскладывали купленное в деревне и собранное вдоль дороги, потом Снег варил кашу на молоке, но не такую, как Зиэль предпочитал, а густую, аж комком на ложку прилипала. Зато Снег полил ее жиром, выдавленным из каких-то ягод, и все вместе получилось гораздо вкуснее, чем по рецепту Зиэля. После сытнейшей каши у Лина только и достало сил добраться до умывальника и до постели, которую он, с разрешения Снега, расстелил здесь же, в главном помещении, рядом с кошмой для Гвоздика… А бедный Гвоздик к этому времени уже дрых, уронив голову на перевернутую миску и только сонное урчание его показывало: он рядом, о-о-хх – он всегда на страже, он чует хозяина, он всегда готов… готов… уа-а-у-у… п фффф… о-о-хх-и-и…
Снег в первый же день выяснил, что умеет Лин, а чего не умеет, что любит, а что нет, что знает и чего не знает… Видно было, что ему очень понравилось желание Лина учиться читать и писать, но Снег не любил погонять время, поэтому к обучению грамоте они приступили только через месяц. А до этого Лин и Гвоздик старательно исследовали окрестности жилища и само жилище, запоминали свои права и обязанности. Мотона, женщина средних лет, придя после выздоровления хлопотать по хозяйству, отнюдь не пришла в восторг от наличия новых жильцов в пещере Снега, но, поворчав – смирилась, а смирившись – постепенно привыкла. Метла ей понравилась мгновенно, в тот же миг, на третий или четвертый день знакомства, как только она ее увидала и попробовала ею мести, и когда она узнала – благодаря кому она появилась здесь – дело окончательно уладилось, ей уже и Гвоздик не мешал. Правда, метла эта была другая, не та, что смастерил Лин из палки и веника, Снегом уже заново собрана, но как таковую придумал-то ее он!
Осень была еще очень далеко, где-то там, за дождями и горизонтом, но нет-нет – присылала от себя весточку: то какое-нибудь деревце подернется желтым, то вдруг от короткого дождя повеет таким холодом, что впору одеялом закутываться… То окажется, что ягоды уже созрели, хотя поспевают они на самом краю лета… Так ведь и край этот недалек, – здесь тебе не приморский север, где один месяц – осень, один месяц – весна, остальное – лето, а зимы и вовсе не бывает… Зима здесь – ох, бывает, Мотона уже пугала рассказами.
– До двух, дружище Лин, даже дикари и дети считать умеют. Один… и два. А знаешь, почему?
