– Вы хотите сказать в республике? – переспросил Маркус.
– Но ведь Афинский договор… – Она явно была обескуражена.
– Денонсирован Венецией еще в прошлом году, – объяснил он, думая о том, что на свете все еще существуют счастливые люди, не ведающие, какой ужас ожидает их впереди. – В республике мобилизация прошла еще в марте, когда Франция ввела войска в Пьемонт и Лугано. Но не будем о грустном! – предложил он, видя, какое впечатление произвел его краткий «очерк событий» на Полину. – Жизнь продолжается. Война еще не началась. И Фестиваль не отменен. Вы идете сегодня на «La Gioconda»?
[46]
– Нет, – с сожалением в голосе ответила Полина. – Я приехала только сегодня. Билетов на премьеру уже нет, впрочем, мне удалось купить билет на двадцать пятое апреля.
– Вот как, – Маркус задумался на секунду, прикидывая, имеет ли смысл тревожить по этому поводу людей полковника Микеле, и тут же решил, что стоит. Вот только взглянул ей в глаза, и понял, что да, имеет смысл.
– Хотите пойти сегодня? – спросил он вслух.
– Естественно, – пожала она плечами.
– Значит, пойдете, – улыбнулся он. – Но с одним условием.
– Каким? – Упоминание об условии ее очевидным образом насторожило.
– Завтра вы идете со мной на «Nabucco».
[47]
– А вы, Макс, кто? Вы итальянец или француз? – спросила Полина, внимательно – и без стеснения – изучая его лицо смеющимися серыми глазами.
– Следовательно, вы согласны, – кивнул он серьезно. – Сегодня «Ла Джоконда», а завтра – «Набуко». Француз, – добавил он после короткой паузы. – Но я давно живу в Италии.
– Чем вы занимаетесь? – Вероятно, она уже измучилась вся, пытаясь понять, что он такое.
– Изучаю медицину в Падуанском университете, – ответил Маркус и снова улыбнулся.
– Медицину?!
– Вам чем-то не нравится эта профессия? – притворно расстроился Маркус.
– Нет, но…
По-видимому, медицина как-то не очень сочеталась в ее представлении с образом Маркуса, уже успевшим к этому моменту сложиться и устояться. И потом возраст… Она не могла не видеть, что он уже не мальчик… И вдруг – студент. Было очевидно, однако, что Маркус сумел ее заинтриговать. Но ведь именно этого он, в конечном счете, и добивался, не правда ли?
А упоминание о медицине неизменно производило впечатление. Неизвестно почему, но никто не хотел воспринимать его как врача. Или не могли. А между тем это была чистая правда. Он на самом деле был врачом. Более того, он был дипломированным врачом, и давно, а в Падуе Маркус писал докторскую диссертацию. Впрочем, практикующим врачом он действительно не был никогда. Не вылечил ни одного пациента, даже от самой легкой болезни, не спас ничью жизнь, следуя клятве Гиппократа… Зато пресекать чужие жизни ему приходилось не раз и не два, но не будешь же рассказывать об этом славной русской девушке, театральному критику из далекого города Дерпта…
– …Ну, я ему и говорю, ты, мол, скажи, менш,
[48]
своим, если живы будем, потом додеремся, а сейчас выбираться надо. Как всегда?
– Как всегда, – буркнул старик, подставляя выбритое лицо под влажную и горячую салфетку. Одеколонов он терпеть не мог, а протирать лицо коньяком… Ну не в парикмахерской же? А ты что, русский знаешь? – спросил он, уже вставая из кресла.
– Откуда? – удивленно поднял брови обескураженный вопросом Арик. – Нет, то есть выругаться я могу, конечно, и еще пару слов…
– Так как же ты переговоры вел? – Маркус уже понял, что что-то пропустил. Что-то существенное.
– Мы на идиш говорили, – обреченно вздохнул Арье Гутник и развел руками. – Я же вам, профессор, об этом уже…
– Говорил, – кивнул Маркус. – Но я старый пень, Арик, глухой и дурной. Что с меня взять?
– Разве что двойную плату? – понимающе усмехнулся парикмахер.
– Вот и возьми, – предложил Маркус и подмигнул.
– За кого вы меня держите? – радушно улыбнулся Арик. – Чтобы я взял больше, чем положено?! Так низко я еще не пал.
– Спасибо, солдат, – серьезно кивнул Маркус и пошел к выходу.
Чуть приволакивая ноги – так получалось надежнее – старик вышел из парикмахерской и остановился на тротуаре, глядя на табличку с названием улицы, оказавшуюся теперь прямо перед ним. «Ольга Зиг».
«Тренируешь память?» – с иронией спросила Ольга.
«А ты что думала? – беззлобно огрызнулся старик. – Ты же знаешь, сколько мне лет. Вот проснусь как-нибудь утром, а ничего уже нет: ни меня, ни памяти».
Глава 4
ПРОФИТРОЛИ
Кафе было маленьким и уютным, но, главное, успевшим – за годы и годы, которые Маркус в него ходил, – стать для него таким же привычным и удобным, как разношенные домашние шлепанцы. Единственным недостатком заведения Реувена, которое обходилось даже без собственного названия, было то, что узкий тротуар перед входом не позволял выставить столики на улицу. Впрочем, сегодня Макс об этом не жалел. Когда он вошел, в зале находились только трое посетителей. В дальнем углу, попивая белое вино из высоких бокалов, беседовали две немолодые ухоженные дамы, вполне типичные как для этого района, так и для данного времени суток. А у окна, выходящего на улицу, сидел худощавый мужчина средних лет и читал газету. Перед ним стояли чашечка с кофе и толстостенный стакан с чем-то, окрашенным в цвет жидкого чая.
«Виски со льдом», – завистливо подумал старик и сел за соседний столик лицом к окну. Мужчина на секунду оторвался от газеты, бросил на Маркуса рассеянный взгляд и вернулся к чтению.
– Здравствуй, Маркус, – сказал, подходя, Реувен. – Как всегда или у нас сегодня праздник?
Обычно Маркус пил зеленый чай, по «праздникам» он заказывал кофе.
– Праздник, – буркнул старик, рассматривая сквозь окно остановившуюся на противоположной стороне улицы «шкоду».
– Пирожное будешь или ну его? – Реувен знал о холестерине не понаслышке, но пирожные у него были замечательные.
– Если только у тебя есть профитроли. – К машине между тем подошел неизвестно откуда взявшийся (здесь и сейчас) полицейский и, видимо, объяснил водителю, что стоянка в этом месте запрещена.
«Полицейский-то хоть настоящий?» – поинтересовался Зильбер, навсегда теперь прописанный на улице собственного имени.
«А ты как думаешь?» – вопросом на вопрос ответил старик.
– У меня есть профитроли, – сказал Реувен. – Ты когда последний раз делал анализ крови?
