Итак, на что это может быть похоже? Быть может, это похоже на одежду, которую ты сбрасываешь, устремляясь в живую прохладу морской воды или в объятия любимого мужчины? Открытость, обнажение… Возможно, беззащитность?
«Беззащитность, – неуверенно соглашается интуиция. – Беззащитность, уязвимость, беспомощность…»
«Нет, Золото не одежда. – Внутреннее несогласие порождает чувство брезгливого раздражения. – Золото – это…»
Что? Быть может, Маску нужно сравнивать с броней? Ведь на этот раз Лика намерена вступить в «сражение» такой, какая она есть на самом деле, а не такой, какой делают ее «стальные пластины» чудом доставшегося ей волшебного панциря.
«Латы? Броня?»
Лика представила себе, как слуги снимают с нее рыцарские латы, освобождая слабое женское тело от гнета и защиты, как черепаху от панциря, но не ощутила удовлетворения. Тепло, но не жарко.
«Тепло! Тепло!» – радостно завопила ей в ухо маленькая девочка в платьице в горошек, однако взрослая женщина хотела, чтобы стало «жарко».
Вдох-выдох и снова вдох. Так, ровно и мощно, лишь время от времени меняя направление, дует могучий пустынный бриз.
– Не торопись, – мягко подсказывает Меш. – Шаг за шагом, моя королева. Мелкими шажками. На цыпочках.
Меш хороший учитель и славный друг, но то, чего она хочет достичь, должна, если, конечно, сможет, сделать только она. Она сама. Одна.
«Кто, кроме меня, если не я?»
Лика представила себе, что открывает глаза и видит свое отражение в зеркале. Высокая красивая женщина, сбросившая вериги лат и мишуру одежды, предстала перед ней в зеркальной глубине, глядя оттуда со спокойным равнодушием «ушедшего в облака». Сейчас нагота Лики не была ни поводом, ни ценой. Она не была ничем, что могло потревожить «взлетевшую душу». Данность, факт, не более. Но конкретность, материальность факта – это все еще больше, чем нужно. Перебор, так сказать. Или все дело в том, что ей следует идти дальше?
«Снять кожу», – холодно решила она и представила, как освобождается от своей молочно-белой – на самом деле золотисто-бронзовой от загара – кожи.
Это оказалось мучительно, но боль давно уже стала для Лики чем-то таким, что неизбежно сопровождало ее жизнь, и, следовательно, бояться ее не стоило, как невозможно было и избежать. Боль можно было пережить, не теряя себя, перетерпеть, вынести. Даже очень сильную боль. Все это Лика знала наверняка и сейчас не дрогнула тоже, с «олимпийским» спокойствием наблюдая из Зазеркалья, как корчится несчастная женщина, в буквальном смысле вылезающая из собственной кожи.
Где-то за плечом ворохнулась сопереживающая, неспособная понять и принять происходящего, «душа» Маски. Она могла и желала помочь и уже потянулась было, чтобы вмешаться и прекратить этот ужас, не понимая, что помощь ее неуместна.
«Нет! – Воля Лики была сейчас силой, с которой не Маске тягаться, даже Золотой Маске. – Нет!»
Лика представила, как выдирает из себя тонкие золотые нити…
Неужели то, что она пережила, «сдирая с себя кожу», можно было назвать болью? Теперь, когда едва видимые нити, тонкие до полного отсутствия признака материальности, покидали ее плоть, Лика узнала, что такое настоящее страдание. Впрочем, возможно, каждая новая боль сильнее той, что была прежде, просто потому, что память не способна соперничать с реальностью.
«Пора».
Вот теперь она открыла глаза на самом деле. Зеркало, появившееся перед Ликой в стене тренировочного зала, уверяло что кожа ее осталась целой и невредимой, однако с телом Лики произошли ужасные перемены. Впрочем, о многом из того, о чем могло рассказать ей это глупое и жестокое стекло, она знала и без того, чтобы «любоваться» своим отражением. Однако зеркало, даже такое умное, как это, способное, если случится такая прихоть, одеть Лику в любое из ее бесчисленных платьев или предложить несколько сотен вариантов макияжа для любой ситуации и в любое время суток, даже такое зеркало всего лишь отражает то, что способны видеть человеческие глаза. Заглянуть внутрь человека оно не способно.
Лика едва удерживала равновесие, перенеся центр тяжести на левую ногу. Правая ощущалась, как тяжелая деревянная колода, норовившая опрокинуть ее на бок. Левая рука висела плетью, а левый глаз был полузакрыт. Поднять веко не представлялось возможным, а из перекошенного рта по подбородку стекала струйка слюны.
«Красавица».
Увы, внешность ее оставляла желать лучшего, но то, что должно было сейчас твориться у нее внутри…
«Господи! Дети!»
– Возьми себя в руки! – Суровый голос Меша помог подавить вспышку паники. – Соберись! Концентрируйся!
В глубине сознания, нет, не в нем, а на краю контролируемого разумом пространства, снова ворохнулась, готовая броситься на помощь Маска.
«Нет!»
– Нога! – приказал Меш. – Ну же, королева!
«Нога… Но ведь это глубокий парез!
[131]
»
Удивительно, сколько раз она это делала, столько раз впадала в одну и ту же ошибку. Ни Серебряную – даже сожженную, – ни Золотую Маски на самом деле из ее тела уже не извлечь, они останутся частью ее организма даже в том случае, если вовсе перестанут функционировать. Соответственно и диагноз, который она могла бы себе поставить, никак не мог быть правильным, потому что земная медицина не принимала в расчет существование таких имплантатов, как ее роскошное Золото и изувеченное Серебро.
Лика заставила себя «почувствовать» ногу. Наградой за ее упорство стала острая боль в стопе.
«Ну же, сука, телись!»
Она оперлась на правую ногу, медленно перенося на нее вес своего неловкого тела. Ощущение было такое, словно вместо костей ей вставили в ногу раскаленные стальные прутья. Однако нога вес приняла, и Лика сделала первый неуверенный шаг вперед.
– Рука, – напомнил Меш.
С тех пор, как шесть лет назад они начали свои изуверские «опыты» над ее, Ликиным, организмом, опыты, о которых никто, кроме Меша и Сиан, не знал, ни ее «лечащий» врач, ни ее любимый Макс, с рукой всегда возникали трудности. Просто сначала это были барьеры, непреодолимые по определению, а потом, со временем – после множества попыток и длительных тренировок – они превратились в «обычные», с трудом, но преодолимые сложности. И дело было не в боли, а в том, что рука, в отличие от ноги, двигаться никак не желала. И сейчас максимум того, что удалось Лике, – это почувствовать и двинуть плечо и локоть, но кисть руки все-таки осталась неподвижной.
– Мизинец шевельнулся, – сообщил Меш. – Лицо!
«Собрать» лицо, как всегда, оказалось неимоверно трудно. Слезы и пот текли вперемешку по ее перекошенным щекам, но Лика сдаваться не собиралась.
«Невозможно».
