Его явно зациклило на перечислении всех обид, которые Менгарец со своей командой успели нанести людоедам, но в то же время стало понятно, что подлый злодей заговаривает зубы, отвлекает внимание и затягивает время. То есть вызвал на разговор самого главного и собирается устроить ему какую-то пакость.
Это Виктор сообразил быстро, проигнорировал выкрики и перечисление обид и довольно разумно постарался спрятаться обратно в комнате управления. Но не успел закрыть двери, как благодаря своему превосходному зрению рассмотрел летающие над пультом управления две пчёлки. Насекомые словно выискивали что-то сладенькое или искали пахнущие цветочки. Только, увы, в данное время и так высоко в горах пчёл не могло быть по умолчанию. Так что Палцени сразу припомнил о летающей смерти, которой пользовались подлые людоеды во все времена для уничтожения своих противников.
Оказалось, что осталась-таки парочка козырей в рукаве у настоятеля, и тот решил ими воспользоваться. Для этого разбудил дремавшую тысячелетия ядовитую смерть в самом донжоне.
– Ха! – проговорил Менгарец вслух, снимая со стоящей у стены скамьи мягкое цветастое покрывало. – Зря он понадеялся на мою тупость или незнание элементарных правил выживания!
Хлёсткое движение тканью, и одна пчёлка, ударившись об стену, потеряла лётные качества. За ней на пол рухнула и вторая. После чего новый управляющий, не касаясь неестественно тяжёлых, продолжающих настойчиво шевелиться комочков, попросту раздавил их сапогом, не мудрствуя лукаво и не собираясь хранить для истории. Починить вряд ли удастся, а вот уколоться о некое, жутко ядовитое жало даже случайно не хотелось.
Затем ещё раз внимательный осмотр всего помещения, возросшая уверенность, что ничего больше там не летает и не ползает, и очередной выход на террасу донжона. Там как раз заканчивалось сольное выступление главного злодея, который злорадно выкрикивал:
– …И вот сбылись мои проклятия, чужак! Ты корчишься от подступающей смерти! Ты в ужасе, покойник! Но нет тебе спасения, как и всем, кто прибыл с тобой на нашу…
Он чуть своими словами не подавился, увидев преспокойно вышедшего и улыбающегося «покойника». А потом с перекошенной от злости физиономией выслушал ответные пророчества:
– Эй, ты, мерзкая падаль, отрыжка извращённой морали! Это я, представитель людей, уничтоживших императора Гранлео, обещаю тебе смерть в ближайшие часы! И будь уверен, мои пророчества сбываются всегда! Пошёл вон, ублюдок!
Срывающимся от злости, а может, и от растерянности голосом настоятель только и выдавил из себя:
– Рано радуешься, хвастунишка! Сейчас мы уничтожим твоих друзей, а потом вернёмся по твою душу! И ты будешь умолять нас о собственной смерти! И помни, что бы ни случилось, ты всё равно будешь уничтожен!
После чего по его командам все скопившиеся недалеко ото рва монахи подались обратно к «гребешку» и там исчезли из виду за частоколом торчащих скал.
А перегнувшийся через парапет Виктор переговаривался с боевым товарищем и давал ему должные советы:
– Как ты там, бдишь? Не забывай о раненых изуверах…
– Может, их пойти зачистить?
– Мало нас, да и бессмысленна такая зачистка. Они где угодно могут спрятаться и ударить неожиданно. Как у тебя с едой и питьём?
– Не жалуюсь. Можно по флягам и сумкам покойников посмотреть ещё немного. У одного кусок колбасы видел, такой же самой, которая у пленного Ромуальда была.
– Отлично! А сейчас меня постарайся не отвлекать по мелочам, мне надо сосредоточиться на калибровке систем. Если получится, это будет нашим самым весомым вкладом в общую победу.
И он, под поощрительные пожелания товарища, опять поспешил к главному пульту управления крепости, которую возвели на этой планете агрессоры-андроиды.
Глава 36
Горечь утрат
После разгрома его ставки в характере Павла Первого что-то надломилось. Он и сам не смог бы ответить на вопрос, что именно, но вместо ожидаемой у себя злости, ярости, желания разобраться в происшедшем и показательно казнить виновных вдруг накатило чувство опустошения, равнодушия и вселенской печали. Во время переговоров с эмиссаром его святости, у которого имелось такое странное и непонятное имя Николай Резецкий, император Севера только притворялся злым, несговорчивым и авторитарным диктатором. На самом деле он поверил каждому слову посланника и, как человек, вполне образованный, умный, начитанный, поразился открывающимися перед жителями Майры перспективами, ужаснулся поставленными перед двумя цивилизациями разумных проблемами и восхитился талантами и знаниями Монаха Менгарца.
И вроде всё складывалось так удачно, договорились о следующей встрече и…
У какого-то нервного стрелка дрогнул палец, и роковой выстрел спровоцировал гибель птицы, а затем и огромной части обитателей раскинувшегося в предгорье огромного лагеря.
И вот как раз в момент обзора горящих пожаров, царящего переполоха, раздающихся заполошных криков и конского ржания в неизменном стальном характере великого завоевателя что-то изменилось. Мысль отыскать виновного и казнить – пропала. И свой прежний приказ он отменил. Слышать крики – стало тошно. Терпеть дым, разъедающий лёгкие и заставляющий слезиться глаза, – стало невмоготу. И хуже всего, что каким-то страшным ударом навалилось осознание полного одиночества. Среди тысяч подданных, среди тысяч воинов, готовых выполнить любой приказ, – полное, жутко неприятное чувство одиночества.
Поэтому император приказал собрать вокруг себя отряд сопровождения и без промедления покинул лагерь, направляясь как к линии фронта, так и вдоль неё с общим направлением на восток. Остальным войскам, в том числе и взводам стрелков с ружьями, а также миномётчикам, был дан приказ выступать следом. Мчался после этого несколько часов, сделав всего две короткие остановки. Первую – для того, чтобы сменить захромавшего породистого скакуна, потеря которого оценивалась как нечто более страшное, чем уничтожение всей ставки. И второй раз – на каком-то перекрёстке, где командиру форта был передан приказ мчаться в ставку и донести до всех командиров строгий приказ: «Никогда и ни при каких обстоятельствах не стрелять по орлам катарги! Ни по Белым, ни по Розадо! Во время их приближения махать белыми флагами и всеми силами стараться не провоцировать сражения».
После чего Павел Первый проехал всего лишь неполный час и с какой-то горькой тоской замер на одном из малых перевалов. Минут десять простоял на месте, уставившись на появившийся у него на пути городок. Чем-то этот безымянный для него населённый пункт напоминал пригород его столицы в королевстве Дейджан. И неожиданно для себя скомандовал адъютантам:
– Ночуем в городке! И не надо для меня занимать самый лучший и богатый дом, хватит просто лучшего постоялого двора.
А когда оказался в выбранной для него комнате, заперся в ней, обставив себя крепкими спиртными напитками, приказал никого к себе не пускать под страхом немедленной смертной казни, и стал горевать. Да и поводов для печали оказалось более чем предостаточно. Вначале гибель наследного принца, единственного сына и законной отцовской гордости в глупой пограничной стычке. Казалось бы, уже наука, остановись, прекрати войну… Так нет, с толку сбила молодая супруга, заявившая, что ждёт ребёнка, сына, для которого будет лучший подарок – великая империя. И вот новая эскалация войны, а под властью завоевателя уже полконтинента.
