— Да, изображение проектируется вверх ногами, и правая и левая сторона меняются местами. Для этого там вставлены зеркала.
Я не понимала ни слова.
— Но…
— Что такое?
— Мне непонятно, сударь. Как туда попала картина?
Он поднял и встряхнул халат. На лице его была улыбка. Когда он улыбался, его лицо становилось похоже на распахнутое окно.
— Видишь вот это? — спросил он, показывая на трубку, вделанную в меньший ящик. — Это называется «линза». Она сделана из специально обточенного стекла. Когда свет от этой сцены, — он показал в угол, — проходит через линзу и попадает в ящик, здесь воспроизводится изображение.
Он постучал пальцем по молочно-белому стеклу.
Стараясь понять, я так напряженно на него смотрела, что у меня на глазах выступили слезы.
— Что такое «воспроизводится», сударь? Я не знаю этого слова.
У него в лице что-то изменилось, словно до этого он смотрел поверх меня, а сейчас поглядел на меня.
— Это значит — рисуется. Как на картине.
Я кивнула. Мне больше всего на свете хотелось убедить его, что до меня доходит смысл его слов.
— Как широко раскрылись твои глаза, — вдруг сказал он.
Я покраснела.
— Да, сударь, мне говорили, что я имею привычку широко раскрывать глаза.
— Еще раз хочешь посмотреть?
Мне вовсе этого не хотелось, но я не могла в этом признаться. Подумав секунду, я сказала:
— Я погляжу, сударь, но только если вы выйдете из комнаты.
Это его, казалось, удивило и позабавило.
— Хорошо, — сказал он и протянул мне халат. — Я вернусь через несколько минут и, прежде чем войти, постучу в дверь.
Он ушел, закрыв за собой дверь. Я держала халат в трясущихся руках и думала, что, может быть, мне только притвориться, что я посмотрела в ящик. Но он поймет, что я солгала.
Кроме того, мне было любопытно. Без него я могла думать о том, что я там увижу, без особого страха. Я глубоко вдохнула воздух и посмотрела в глубь ящика. На матовом стекле мне было видно неясное отражение стоящих в углу предметов. Когда я накрыла голову халатом, картинка стала «воспроизводиться», как он сказал, все отчетливее — стол, стулья, желтая гардина в углу, стена с географической картой, керамический горшочек, поблескивающий на столе, оловянная миска, пуховка, письмо. Они все были «воспроизведены» на плоской поверхности матового стекла. Картина — и одновременно не совсем картина. Я потрогала стекло пальцем — оно было гладким и прохладным, и на нем не было никаких следов краски. Я сняла халат, и картинка опять потускнела. Но я все еще ее видела. Я опять накинула на голову халат, закрывший мне свет из окон, и увидела яркие краски. Они казались даже ярче и сочнее, чем на самом деле.
Теперь мне стало так же трудно оторваться от ящика, как было трудно отвести взор от дамы с жемчужным ожерельем, когда я впервые увидела ее на картине. Когда я услышала стук в дверь, я едва успела выпрямиться и сбросить с головы халат.
— Посмотрела, Грета? — спросил он, войдя в комнату. — Внимательно посмотрела?
— Я посмотрела, сударь, но мне все же неясно, что я там увидела. — Я поправила капор.
— Удивительная штука, правда? Когда мой друг показал мне ее в первый раз, я так же удивился, как и ты.
— Но зачем вам глядеть в нее, сударь, когда вы можете смотреть на свою картину?
— Ты не понимаешь. — Он постучал по ящику. — Это — орудие. Оно помогает мне видеть — для того, чтобы я мог правильно изобразить все на картине.
— Но вы же можете все это видеть и собственными глазами.
— Верно, но глаза видят не всё.
Мои глаза невольно метнулись в угол, словно для того, чтобы обнаружить нечто скрытое от меня раньше за пуховкой, едва видневшейся в тени от синей ткани.
— Скажи, Грета, — продолжал он, — ты думаешь, что я просто рисую то, что стоит там в углу?
Я посмотрела на картину, не зная, что ответить. В этом вопросе был какой-то подвох. Что бы я ни ответила, я ошибусь.
— Камера-обскура помогает мне по-иному увидеть то, что там стоит. Увидеть больше.
Заметив мое озадаченное выражение, он, видимо, пожалел, что зря распинался перед глупой девчонкой. Он закрыл ящик, а я сняла с плеч халат и протянула ему:
— Сударь…
— Спасибо, Грета, — сказал он и взял халат. — Ты уже окончила уборку?
— Да, сударь.
— Тогда можешь идти.
— Спасибо, сударь.
Я быстро собрала швабру, тряпку и ведро и ушла. Дверь со щелком закрылась за мной.
Я много думала над его словами. Над тем, что ящик помогает ему увидеть больше. Хотя я не понимала почему, я чувствовала, что он прав. Потому что ощущала это в его картине с дамой, примеряющей жемчужное ожерелье, и потому что я помнила его панораму Делфта. Он видел то, что было недоступно другим. И поэтому город, в котором я жила всю жизнь, открылся мне на картине заново. И поэтому женщина на портрете стала красивее, оттого что на ее лицо падал солнечный свет.
Когда я пришла в мастерскую убираться на следующий день, ящика уже не было, а мольберт стоял на прежнем месте. Я посмотрела на картину. Раньше я находила в ней только незначительные перемены. Сейчас же мне сразу бросилось в глаза, что географическая карта исчезла и из картины, и со стены. Стена была теперь пустой. И картина от этого выиграла: очертания женщины были более четкими на фоне бежевой стены. Но меня эта перемена огорчила — она была слишком внезапной. Этого я от него не ожидала.
Окончив уборку, я пошла в мясной ряд. Меня одолевало какое-то беспокойство, и я не глядела, как обычно, по сторонам. Я помахала рукой нашему прежнему мяснику, но не остановилась перекинуться с ним парой слов, даже когда он позвал меня по имени. В нашей палатке хозяйничал один Питер-младший. После того первого дня я видела его несколько раз. Но это всегда происходило в присутствии его отца. Отец занимался со мной, а Питер стоял в глубине палатки. Сейчас же он сказал:
— Здравствуй, Грета. А я все ждал, когда ты придешь.
Какие глупости он говорит, подумала я: я прихожу за мясом через день.
Он отвел глаза, и я решила ничего ему не отвечать.
— Пожалуйста, три фунта говядины для рагу. И потом, у вас еще остались сосиски, которые позавчера продал мне ваш отец? Девочкам они очень понравились.
— К сожалению, сосисок не осталось.
Позади меня встала женщина, дожидаясь, когда он меня обслужит. Питер взглянул на нее, потом спросил меня, понизив голос:
— Вы можете немного подождать?
