– С чего вы взя… – издал было короткий вскрик Шурка, но тут
же осекся. Вспомнил, как стоял рядом со Станиславой Станиславовной около дома
на Спасской и, захлебываясь, плел ей о том, как он, именно он, обнаружил списки
Кандыбина, и углядел странности в адресах, и задался загадкой цифры «2», и
обратил на это внимание агента Охтина… Одним словом, как выразился бы
какой-нибудь фронтовик-артиллерист, вызвал, дурень, огонь на себя. И едва не
был уничтожен превосходящими силами противника. – А… – пробормотал Шурка, – мне
теперь многое понятно. Вот, значит, почему вы решили Станиславу Станиславовну
непременно взять с собой «на перепись». Вы хотели ее под наблюдением держать?
– Да, – кивнул Охтин несколько виновато. – Вот только
появление там Мурзика явилось для нас неожиданностью. Но все, на счастье,
обошлось. А то, что после визита к вам Грачевского парочка ваших, так сказать,
коллег из «Энского листка» перепугается и события начнут развиваться с опасной
скоростью, мы предугадали, оттого и не выпускали вас из-под наблюдения все эти
дни и ночи.
– Ночи? – с тем же странным выражением спросил
Русанов-старший.
– Ну да. А что? – удивился Охтин. – Вы что же, думали, он
ночи напролет в номерах «Магнолия» проводит или где-нибудь на Самокатской
площади по трактирам валандается? Нет, господин Русанов, ваш сын – весьма
добропорядочный молодой человек, он очень много работает. Да ведь, слава Богу,
наследственность у него хорошая.
Видимо, Охтин хотел сделать комплимент семейству Русановых.
Однако отец и сын внезапно покраснели.
Шурка вспомнил, как два года назад делал предложение Кларе
Черкизовой: «Я готов даже жениться на вас, только бы обладать вами!», а еще
некоторые свои мысли относительно Станиславы Станиславовны. И подумал: «Да что
же я за дурак, вечно влюбляюсь не в ту женщину, в которую нужно? Может быть, я
вообще в женщинах ничего не понимаю?!»
А Константин Анатольевич вспомнил не только Клару, связь с
которой длится уже несколько лет, но и девочек из «Магнолии»: Венерку, Кибелку,
Милку-Любку и иже с ними. А главное, при слове «наследственность» он вспомнил
Эжена Ле Буа, каким увидел его впервые, на пароходе, с которого матросы бросали
охапки белой сирени вслед любовнице Ле Буа, жене Русланова Эвелине, а она в то
мгновение старательно морочила голову своего рогатого мужа безумными поцелуями…
Вспомнил Русанов и приметную черную родинку на шее Шурки, точно такую же, какая
была на шее Эжена Ле Буа… и еще вспомнил он заметочку – этакую небольшую
заметочку, которую буквально на днях жадно вычитал в какой-то из газет:
«Число убитых при нападении „Цеппелина“ на Париж достигает
24. Из 13 сброшенных бомб одна пробила свод метрополитена, сделав отверстие в
шесть метров, другая совершенно пробила трехэтажный дом, третья разрушила
половину трехэтажного дома, четвертая – половину пятиэтажного, шестая вызвала
значительные повреждения в пятиэтажном доме. Налет не вызвал паники, но
возбудил единодушное возмущение. Печать требует возмездия» .
Может быть, чтобы в одном из перечисленных домов оказался Ле
Буа? А почему бы нет?
И у Константина Анатольевича стало чуть легче на душе.
Вдруг тренькнул звонок, и на всех троих звук его произвел
впечатление электрического разряда. В то же мгновение из своей комнаты вышла
сонная Олимпиада Николаевна в халате и папильотках:
– Вы все еще бубните тут? А почему дверь не открываете? Это
ведь, наверное, Сашенька пришла.
Русановы и Охтин обменялись мгновенными взглядами. Если бы
они сейчас взялись обмениваться не взглядами, а признаниями, то ни один из них
– ни один! – не признался бы, что даже думать забыл о Саше и о том, что ее до
сих пор – за полночь! – нет дома.
– Так и быть, Даню больше будить не станем, я сам открою, –
сказал Охтин, опережая Шурку, рванувшегося к двери.
Однако все высыпали в прихожую.
– Кто там? – спросил Охтин на всякий случай, и послышался
Сашин голос:
– Даня, открой, это я.
Охтин чуть усмехнулся, Русанов насторожился.
Дверь открылась. Саша постояла на пороге и шагнула через
порог. Мельком посмотрела на Охтина, но, такое впечатление, его даже не
увидела, а может быть, и впрямь приняла за Даню. Лицо у нее было какое-то
странное, словно бы изумленное. Она смотрела на отца, тетку, брата, но видела,
кажется, не их, а что-то иное – поразившее, потрясшее ее.
– Сашенька?! – патетически воскликнула тетя Оля. – Ты что,
пьяная?!
Саша пожала плечами, сохраняя на лице то же странное
выражение.
– Ты где была? – спросил Русанов, человек более опытный в
житейском отношении.
Саша сбросила жакет прямо на пол. Охтин его проворно поднял,
словно в самом деле на несколько мгновений преобразился в Даню, и повесил на
крючок. Вздохнул, сочувствующе поглядывая на Русановых. Он тоже был человек,
опытный в житейских делах. К тому же он ведь вместе с Шуркой присутствовал на
поминках, а работа его требовала особой наблюдательности.
– Где ты была?! – начиная нервничать, возвысил голос
Русанов.
Саша прошла в комнату и встала у окна. Отодвинула занавеску,
посмотрела на улицу, словно надеясь разглядеть что-то в кромешной темноте,
прижалась к стеклу губами. И пару минут стояла так. Потом отстранилась,
подышала на стекло и мгновенно, одним росчерком, то ли нарисовала на нем, то ли
написала что-то…
– Сашенька! – плачущим голосом воскликнула тетя Оля. – Ты
где была?!
– В раю, – пробормотала Саша и быстро прошла в свою комнату,
осторожно, но крепко притворив за собой дверь.
– Да что же это такое! – возмущенно пискнула тетя Оля.
Отец и сын Русановы переглянулись то ли непонимающе, то ли,
наоборот, понимающе… и быстро отвели друг от друга взгляды.
Охтин, который, как любил выражаться господин Смольников,
родился сыскным агентом, подошел, словно невзначай, к окну и тоже глянул на
улицу. Впрочем, его мало интересовала сгустившаяся вечерняя мгла. Он пытался
разглядеть те знаки, которые Саша оставила на запотевшем стекле: то ли рисунок,
то ли надпись. К сожалению, там уже мало что можно было разглядеть. Показалось
Охтину, или в самом деле там было что-то вроде сердца и какие-то буквы…
кажется, И … потом что-то вроде горе … Но при чем тут горе, если она сказала,
что была в раю?
Нет, понять тут хоть что-то не мог даже Охтин, несмотря на
весь свой жизненный опыт и на то, что родился сыскным.
