Пропустил он пули мимо!
И, окончивши стрелять,
Стал «Кумира» дым вдыхать.
А тем временем Маркел
Из-под проволок ушел.
И, тевтону дав по шее,
Быстро выгнал из траншеи.
Снова дым «Кумира» спас,
И в который уже раз!
Далее следовало непременное: «Любимица публики, боевая
папироса «КУМИР». 20 шт. 16 коп. Упаковка заменяет портсигар. Т-во бр. Шапшал.
Продолж. следует».
Словом, Перо не выкурил еще папиросу из «упаковки,
заменяющей портсигар», а Шурка уже протянул ему исписанный листок:
– Готово.
Перо взглянул недоверчиво, потом принялся читать. Прочел
раз, другой и третий. Лицо его оставалось неподвижным.
«Не понравилось!» – решил Шурка и почему-то ужасно
огорчился. Он и сам не мог понять, отчего ему так важно, чтобы Перо одобрил его
писанину. Ну, почерк у Русанова-младшего, конечно, не ахти… Нацарапал, будто
курица лапой. Надо было писать, как экзаменационное сочинение, буковка к
буковке!
– Что ж, – пробурчал наконец Перо, – на первый раз годится.
Конечно, кое-что и кое-где придется поправить, причем поправить немало, но в
общей сложности…
– Что, напечатаете? – недоверчиво прошептал Шурка.
– А то! – сказал Перо, убирая листок в блокнот.
– И когда? В каком выпуске? – чуть не подпрыгивая от
нетерпения, принялся спрашивать Шурка.
– В ближайшем, – уклончиво ответил Перо. – Ты читай «Листок»
– вот и увидишь однажды свое рукомесло. Вы с отцом как, подписчики или в
розницу покупаете? Подписка, имей в виду, дешевле выходит.
– Я знаю, – кивнул Шурка. – Нас тетя подписала. Она обожает
объявления читать – ну, знаете, про всякие такие дамские глупости, про этот,
как его, «всемирно известный крем «Казими-Метаморфоза», единственно признанный
женщинами мира. Бесспорно радикально удаляет веснушки, угри, пятна, загар,
морщины и все дефекты лица», – процитировал он с бойкостью, делавшей честь его
памяти.
– Молодец твоя тетя, знает, что читать, – рассеянно
пробормотал Перо, поворачивая в сторону Большой Покровской улицы, где, как было
известно Шурке, в доме Приспешникова находились редакция и контора «Энского
листка». Но вдруг оглянулся: – Погоди, Русанов. Мы с тобой самое главное
забыли.
Шурка думал, Перо сейчас спросит его адрес – ну а как же,
ведь в газетах платят репортерам гонорары, и, по слухам, немаленькие, небось и
Шурке гонорар за заметку причитается, который отправят по домашнему адресу
почтовым переводом. Однако тот озабоченно спросил:
– Как ты думаешь назвать свой матерьяльчик?
Матерьяльчик! Какое слово! Шурка от гордости чуть не лопнул.
И пробормотал, чувствуя, как предательски горят щеки:
– Как назвать? А может, так и назвать: «Вильгельмов ждут»,
а?
– «Вильгельмов ждут»… «Вильгельмов ждут»… – несколько раз
повторил Перо. – Ну, не знаю, одобрит ли редактор. У нас, знаешь, редактор –
сущий зверь! Какова фамилия, таков и он.
Шурка хихикнул, потому что фамилия редактора «Энского
листка» была знатная – Тараканов.
Перо посмотрел подозрительно – наверное, обиделся за это
хихиканье – и, не обмолвясь более ни словом, только кивнув на прощание, ринулся
в сторону Дворянской улицы – так можно было изрядно сократить путь до Большой
Покровки.
– До свиданья! – крикнул вслед Шурка. И пошел себе дальше по
Варварке домой, даже не подозревая, что жизнь его с этой минуты совершенно
изменилась.
* * *
Конечно, Варя Савельева даже представить себе не могла, что
ее ожидает, куда приведет ее судьба, когда в августе 14-го года пошла
записываться на курсы Красного Креста. Выяснилось, что она опоздала, – вакансий
не было на две очереди вперед, то есть на три месяца! Девушки, опоздавшие со
своими заявлениями, а среди них – Варя, Тамара Салтыкова и Саша Русанова, то
есть Аксакова (к этому все ее подруги все еще никак привыкнуть не могли, а
Варя-то уж тем паче… может, и не привыкнет никогда, хотя уже очень навострилась
делать хорошую мину при плохой игре и счастливо улыбаться разлучнице!),
растерянно стояли на продуваемой всеми ветрами Верхней Волжской набережной,
около ворот городской Бабушкинской больницы, превращенной теперь в главный
лазарет Энска, и не знали, что делать. Домой возвращаться несолоно хлебавши?
– Ну и ладно, – сказала наконец Варя, пожав плечами. – Через
три месяца так через три. Подождем. Какая, по сути, разница, война в три месяца
все равно не кончится, хватит на наш век раненых.
– Да, правда, какая разница? – поддержала Тамара Салтыкова
со своей милой, бессмысленной улыбкой. Она никогда ни с кем не спорила, со
всеми соглашалась, и эта улыбка почти не сходила с ее лица.
Конечно, полубезумную Тамару было жалко, но иногда она Варю
страшно раздражала. Вот как сейчас, например.
– Нет, – покачала головой Саша. – Ждать я не хочу. Просто не
могу!
– Конечно, Митя ведь на фронте, и ты должна… – забормотала
Тамара.
Варя с отсутствующим видом смотрела на сизую, медлительную
Волгу, видную сквозь ветви лип, высаженных на бульваре.
Она была не столь простодушна, как бедная Тамарочка, навеки
впавшая в детство. Вот Варя сейчас и размышляла, поглядывая на разлучницу…
Сколь мало ни побыли вместе Саша и Дмитрий, немедленно после объявления войны
мобилизованный, одну ночь они уж точно вместе провели. С тех пор прошел почти
месяц. Сашка наверняка беременна и знает об этом. А через три месяца будут
знать все. Как с животом на курсы ходить или в палаты к раненым? Конечно, ей
хочется сейчас записаться, и наверняка запишется, она ведь такая проныра…
пустит в ход все отцовские связи, а они есть: с энским предводителем дворянства
фон Брином, уполномоченным Красного Креста в губернии, Константин Анатольевич
Русанов на короткой ноге, выиграл ему какой-то сложный процесс. Будет, будет
Сашка на курсах, да и Тамарку протащит с собой, они ведь вечно вместе, словно
попугаи-неразлучники! Но надеяться на то, что с ними на курсы попадет Варя,
нечего. С какой радости Сашка станет для нее стараться? Да Варе и не нужны ее
старания, ее благодеяния – они комом поперек горла станут! И вообще, надоело ей
изображать дружбу с той, которая увела у нее жениха. Неужели Сашке не ясно, что
Дмитрий только из-за денег на ней женился?!
