Даже стоять рядом с Сашей стало противно. Варя наскоро
простилась и сделала вид, будто торопится домой. Она взяла извозчика, но
поехала не домой, а на Острожную площадь, в небольшой частный лазарет, открытый
на собственные средства госпожи Башкировой, и записалась туда на дневные
дежурства в палатах. Ладно, пусть ей пока доверят только читать раненым и
писать для них письма домой, пусть и санитаркой придется побыть – Варя и судно
вынести не погнушается. Зато к тому времени, как придет ее черед заниматься на
курсах, она уже немало будет знать о работе сестры милосердия.
Однако изображать доброго ангела в чистенькой палате номер
пять, которая была передана на попечение волонтерки Варвары Савельевой,
привелось ей недолго. Через три дня пришел большой поезд с ранеными, и
необходимо было срочно менять «полевые» перевязки и даже делать операции.
Лазарет Башкировой славился большой операционной, куда иногда привозили раненых
даже из общегородского Бабушкинского лазарета и из Заречной части города. Все
волонтерки, палатные дежурные сестры, вроде Вари, были «мобилизованы» в помощь
хирургам и милосердным сестрам.
Бог весть, что такое показалось в Варином лице главному
лазаретному хирургу Полякову, только он хмуро ткнул в нее пальцем и приказал
идти в перевязочную с ним, держать ему таз. Варя не совсем поняла, что это
значит. С чего-то она решила, будто это будет таз для мытья рук, и очень
удивилась, потому что в лазарете Башкировой имелись краны с горячей и холодной
водой. К чему какой-то таз?
Очень скоро она поняла свою ошибку… Ну да, в большом
цинковом тазу, который ей вручили, рук никто мыть не собирался, туда бросали –
Господи, спаси и помилуй, вот ужас-то! – туда бросали осколки костей, которые
хирург вынимал из гнойных ран, ругательски ругая при этом «преступников и
дураков», которые так плохо делают перевязки в санитарных поездах.
Впрочем, Варя его почти не слышала. Звон осколков костей,
которые падали в ее таз, казался ей оглушительным. И она ничего не видела,
кроме зеленовато-желтой гнойной, смешанной с кровью каши, из которой Поляков
извлекал белые осколки…
А запах, Боже, этот запах заживо гниющего тела!
«Надо скорей выйти», – вяло подумала Варя, и это была ее
последняя связная мысль. Впрочем, девушка еще помнила, как сунула кому-то таз,
как двинулась, не чуя ног, к двери, как вышла из перевязочной в прохладу
коридора…
Очнулась Варя, лежа на койке в какой-то палате, отгороженная
от раненых ширмочкой. Рядом сидела сама хозяйка лазарета, госпожа Башкирова.
Больше возиться с Варей оказалось некому: все были заняты с ранеными.
Сочувственно покачивая головой и приговаривая: «Ничего, ничего, вы, главное, не
волнуйтесь, моя бедняжка!» – хозяйка дала Варе стаканчик с валериановыми
каплями и велела лежать тихо, приходить в себя, а если удастся, то немножко
вздремнуть.
Варя капли выпила и закрыла глаза. Госпожа Башкирова еще
немножко посидела рядом, а потом тихонечко вышла: решила, знать, что «бедняжка»
заснула. Но Варя не спала. Она и в самом деле чувствовала себя ужасно жалкой и
несчастной, воистину бедняжкой. Ей было скверно – на душе и в желудке, она
клялась себе, что ни за что не вернется в эту ужасную перевязочную!
Однако постепенно капли подействовали, и Варя немного пришла
в себя. Кое-как сползла с койки и вышла в коридор. Боже, да он полон носилками!
Вон сколько народу своей очереди на перевязку ждет!
Раскаяние терзало ее: люди мучаются, а она не может быть им
полезной. Не может облегчить их страданий. И всему виной слабое нутро. Неужели
нельзя пересилить себя? Ради других? Неужели нельзя?!
По коридору шла госпожа Башкирова:
– Вам уже лучше, моя милая? О, ваше личико порозовело,
прекрасно. А я только что из операционной. Там работа идет вовсю! Наш доктор
Поляков уже перешел туда и просто чудеса медицинские творит, истинные чудеса!
Хотите посмотреть?
Варя не посмела возразить…
Госпожа Башкирова ввела ее в большую комнату, блещущую
светильниками. Вокруг стола толпилась масса народу, все в одинаковых белых
халатах. Госпожа Башкирова подтолкнула Варю, и та увидела человека, лежащего
ничком. Доктор Поляков что-то делал с его спиной. Варя увидела окровавленные
руки хирурга, которыми он держал какие-то белые жилы… наверное, вытянутые из
спины раненого!
В глазах снова потемнело, Варя пошатнулась…
– Вам, кажется, дурно? – испуганно спросила госпожа
Башкирова, охватывая ее за талию.
– Уйдемте, уйдемте отсюда, – пробормотала Варя, сама себя не
слыша из-за шума в ушах, и, поддерживаемая госпожой Башкировой, вышла из «этого
ада», как про себя окрестила теперь и операционную – вслед за перевязочной.
И тут хозяйку лазарета окликнули.
– Посидите-ка вот здесь, в холодке, вам станет легче, –
торопливо сказала она Варе. – Вот здесь, на диванчике.
Диванчик (он почему-то был зеленого цвета, клеенчатый) стоял
на лестничной площадке, и здесь в самом деле было прохладно, хорошо продувало
сквозняком. Варя словно видела себя со стороны: сестра в форменном сером
платье, в переднике, в косынке с красным крестом сидит на странном зелененьком
диванчике, скорчившись, закрыв лицо руками, и имеет ужасно жалкий вид…
Вот стыдобища-то!
«Всё, всё, всё!» – грозно сказала себе Варя, оторвала себя
от зеленой скользкой клеенки и двинулась по коридору в проклятущую
операционную.
Храбро открыв дверь, она остановилась – было страшно,
страшно, страшно! Как ребенку, который боится войти в темную комнату, где,
очень может быть, прячется домовой или даже оживший мертвец! Но Варя строго
сказала себе, что так распускаться сестрам милосердия нельзя, и
переступила-таки порог.
Старшая медицинская сестра грозно на нее посмотрела. А Варя
не отрывала взгляда от руки, которую сестра держала в своих. Рука (слава те,
Господи!) была не отрезана (Варя уже всего ожидала, самого страшного!), а
принадлежала мужчине, лежащему на столе. В руке была большая, жестоко
развороченная рана, и сквозь лохмотья раскромсанных мышц виднелась кость.
У Вари тотчас заныло в затылке и ладони похолодели, стали
влажными… К счастью, старшая сестра повернулась, загородив эту ужасную руку с
этой ужасной раной, и начала накладывать повязку. В следующий раз Варя увидела
руку, когда та уже была перевязана, приобрела вполне пристойный, даже уютный и
отнюдь не пугающий, а внушающий сочувствие вид.
– Савельева, отведите раненого в палату, – сказала старшая
сестра сухо, но в глазах ее мелькнуло сочувствие.
Трудно было сказать, кто кого сильнее поддерживал, санитарка
раненого или он ее, когда они брели по коридору…
