Варя уложила раненого на кровать. Он выпил воды, а потом
попросил написать письмо его жене. Оказывается, с тех пор как солдат был ранен,
он ничего не сообщал ей о себе: боялся, что умрет, и не хотел писать печальное
письмо. А сейчас доктор рану прочистил, выпустил из нее гной, а значит,
«антонов огонь» ему больше не грозит и можно подать весточку.
Санитарка принесла чаю и раненым, и Варе. Выпив его, Варя
немедленно почувствовала себя лучше и охотно взялась за карандаш. Кажется, ни
одно письмо на свете она не писала с таким удовольствием! Этот адрес: деревня
Вяземская Х-го уезда Приамурской губернии, Донцовой Марье Илларионовне, – она
помнила потом долгие годы и даже имена всех родственников, которым передавались
теплые приветы, помнила. Среди несчетных Павла, Игната, Захара, Лукерьи, Дарьи,
Аксиньи, Натальи и прочих дважды прозвучало имя Макар. Варя решила, что раненый
(его, к слову, звали Назар Семенович) ошибся, но нет, потом оказалось, что у
него в родне и впрямь два Макара: младший брат, который живет не в деревне, а в
городе Х., трудится там на заводе «Арсенал», и младший сын, названный в честь отцова
брата. Отчего-то и эти Макары запали в Варину голову, как знак чего-то доброго,
надежного, приятного. Да уж, конечно, приятней было приветы им передавать, чем
обонять запахи крови и гноя, которыми наполнены операционная и перевязочная!
Девушка устыдилась своих мыслей, да так, что в жар бросило.
Никому из тех, кто трудится в этих двух страшных комнатах, даже поесть-попить
некогда, столь много у них работы, а она тут сидит, чайком балуется да Макарам
приветы передает!
Письмо было закончено, и Варя снова заставила себя
приблизиться к перевязочной. Ее встретили легкими улыбками, но она постаралась
не обращать ни на что такое внимания и, хотя несколько раз выходила продышаться
на лестничную площадку, на зеленый клеенчатый диванчик, все же потом возвращалась
в перевязочную вновь. И так до конца дня. Да, ей все время хотелось убежать из
больницы, ей было тяжело и страшно, но она боролась с собой, как с врагом, и
победила-таки. Покидала она лазарет одной из последних, хотя знала, что
отцовский экипаж давно ждет у подъезда.
Когда Варя вышла наконец на Острожную площадь, ей
показалось, что никогда вечерний воздух не был так свеж. Она с удовольствием
пошла бы домой пешком: жалко было садиться в коляску, которая повезет ее
слишком быстро, хотелось дышать, дышать, без конца дышать этим чистым,
невероятно чистым, золотисто-розовым, как закатное небо, воздухом, уже чуть
напоенным тонким ароматом близкого осеннего увядания, – но у Вари не было сил
даже стоять, не качаясь, не то что гулять!
Ночь она спала без сновидений, но беспрестанно чувствовала
усталость во всем теле. Страшным казалось, что к восьми утра нужно снова будет
ехать в лазарет, и утром у нее чуть не сделалась истерика оттого, что
показалось: вчерашнее платье насквозь пропахло гноем и кровью… Перепуганные
мать и горничная подали ей другое платье – предусмотрительно заказывали два
комплекта сестринской формы, чтобы было во что переодеться в случае чего… вот
этот «случай чего» и настал! Варя надела чистое и немного успокоилась.
Позавтракала очень плотно – за вчерашний день маковой росинки, кроме того
стакана чаю, во рту не имела, некогда было поесть. Кто знает, может, и сегодня
такое ее ждет?
Этот день прошел гораздо лучше. Варя почти не выходила из
перевязочной и даже присутствовала на двух операциях. И все сошло хорошо! Без
обмороков и обмираний!
Варя выдержала, даже когда доктор особыми щипцами доставал
кусочки раздробленных костей, и они трещали каким-то ужасным, хватающим за душу
треском!
Снова ей велели сопроводить раненого до постели (он тоже был
определен в ее пятую палату) и дежурить около, пока не отойдет он после
наркоза.
– Ну что, сестрица, много у Васьки разбитых костей извлекли?
– спросил его сосед по кровати.
– О, да вы знакомы? – удивилась Варя.
– Ну как же не быть знакомыми, коли мы земляки? Оба пензяки
толстопятые, – хохотнул раненый. – Ваську пулей «дум-дум» поранило. Слышали про
такую?
– Нет, – покачала головой Варя, которая в ту пору,
разумеется, ни про какой «дум-дум» и слыхом не слыхала.
– Ну, это страшенная штука! – покрутил головой «толстопятый
пензяк». – Так называются разрывные пули. У нас многие через них жестоко
пострадали. Вот слушайте, что расскажу вам. Уже перейдя через австрийскую
границу около Томашева, мы ночевали в австрийской деревне. Здесь были пленные.
У одного из них были найдены странные пули в отдельном футлярчике. «Для чего у
вас такие пули?» – спросил наш командир. Он слышал про пули «дум-дум», но
раньше не видел. Пленный отвечал: «Наше военное начальство раздало такие пули
самым хорошим стрелкам и приказало стрелять ими только в офицеров». – «Почему
же только в офицеров стрелять?» – удивился наш ротный. «А для того, чтобы они
не могли возвратиться в действующую армию, если даже будут только ранеными». Ну
так вот, – продолжал раненый, – видать, тот австрияка, который в Ваську пульнул
этим «дум-думом», ослеп, коли его за офицера принял. А может, ему все равно
было, главное, боезапас израсходовать. Хорошо, в голову не попал, а то бы все
Васькины мозги наружу вылетели.
Варя почувствовала, что у нее похолодели руки.
– Ладно тебе барышню пугать, – сказал вчерашний знакомец по
имени Назар Семенович Донцов. – Вот я знаете что слыхал?
– Ну, что? – лениво отозвался пензяк.
– Что немцы еще похитрей «дум-думов» ваших штуковину
придумали. Называется – стеклянные пули. Чтобы пули не разбивались, когда
трутся о стенки дула, они заключаются в медные кружки. А когда пуля в тело
попадает, она делает почти такое же ранение, как обыкновенная, но, угодив в
кость, разбивается и производит очень тяжелое ранение.
– Врешь ты небось, Назар Семеныч, – сказал пензяк. –
Сочиняешь! Стеклянные пули… Экая чепуха!
Честно говоря, Варе тоже казалось, что никаких стеклянных
пуль не бывает и быть не может. Правда, потом, за те три месяца, пока не пришел
ее черед идти на курсы Красного Креста и она не покинула лазарет Башкировой, ей
привелось увидеть и последствия ранения стеклянными пулями, и обожженных она
видела, и газами отравленных, и людей, у которых части тела были вырваны
осколками артиллерийских снарядов, и ослепших, и тех, кто не мог сам есть из-за
ранения в челюсть, так что приходилось им в горло вставлять трубку-воронку и с
трудом пропихивать туда мелко протертую пищу…
А также она узнала, что руки хирургов на операциях кажутся
глупеньким барышням окровавленными потому, что густо смазываются йодом – для
дезинфекции, а какие-то белые жилы, которые хирурги якобы тянут из тела, на
самом деле – нитки, обычные шелковые нитки, которыми зашивают раны…
