И тут меня опять осенило — до меня наконец дошло, чего она от меня добивается.
— Это грех, — сказала я.
Она снова выглянула в окно.
— Этот грех будет на моей душе — не на твоей.
Я молчала. Она сама поднесла мне шантаж на серебряном блюде — точно так я каждое утро приношу ей почту в эту самую комнату. Мне даже ничего про ее дела с мистером Джексоном не пришлось говорить. Ну, оно и к лучшему, потому что я же и сама толком не знала, что там у них было. Ну, до этого дня.
Зато я знала, почему теперь она обращается за помощью именно ко мне. Она думала, что поскольку избавляется от меня, то я никому ничего рассказать не смогу. Но мое молчание имеет свою цену. Вот он — шантаж.
— Это вам будет стоить кой-чего, — сказала я.
— И сколько же ты хочешь? — Она спросила это так, словно заранее знала, что я назову ей цену. Но я удивила ее.
— Я хочу это место.
Она уставилась на меня.
— А если я дам тебе денег? Для тебя и для маленького, чтобы вы могли прожить, пока ты не найдешь новое место.
— Нет.
— И я, конечно, дам тебе хорошие рекомендации. О ребенке мы упоминать не будем. Придумаем какую-нибудь другую причину, почему ты оставила работу у нас. Скажем, потому что у тебя заболела мать и тебе пришлось за ней ухаживать.
— Не вмешивайте в это мою маму.
— Я не говорю…
— Я хочу остаться здесь.
— Но… что я скажу миссис Коулман? Ведь это она тебя уволила. Я не могу менять ее решения. — В ее голосе слышалось отчаяние.
— Хозяйка этого дома — вы, мадам. Я так думаю, вы можете делать здесь что хотите. Вы и сделали уже.
Какое-то время она молчала. Ребеночек шевельнулся во мне — я почувствовала, как он двинул ножкой.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Ты можешь вернуться к работе сразу после рождения ребенка. Но сегодня тебе придется уйти. И тебе нельзя будет брать ребенка с собой, и никто не должен приносить его сюда к тебе. Ты сможешь видеться с ним по воскресеньям.
— И по вечерам в субботу. Я хочу быть свободной по субботним вечерам тоже. — Я сама себе удивлялась — успех шантажа придал мне наглости.
— Хорошо — и по субботним вечерам тоже. Но ты не должна никому ничего об этом говорить, иначе я сделаю так, что ребенка у тебя отберут. Это ясно?
— Да, мадам. — Было странно слышать, как она пытается говорить строго — у нее это плохо получалось.
— Хорошо. Так куда я могу пойти?
— В Лейтонстон, — сказала я. — К Нелли с Хай-стрит. Это рядом с «Розой и короной».
Тут я услышала какой-то шум за диваном, на котором сидела, и поняла, что там кто-то есть. Она, казалось, ничего не заметила, правда, в тот момент она опять смотрела в окно. Я заглянула за диван и увидела Саймона, притаившегося там. Меня не удивило, что он подслушивает, — это очень в духе маленького мошенника. Он вперился в меня взглядом, злющий за то, что я назвала его матушку. Я пожала плечами — а что еще я могла сказать?
— Теперь иди, — сказала она, не глядя на меня. — Иди и собери свои вещи. Я закажу тебе кеб.
— Да, мадам. — Я поднялась. Теперь, когда все было кончено, мне хотелось сказать ей что-нибудь, только я не знала, что именно. Поэтому просто сказала:
— До свидания, мадам.
А она ответила:
— До свидания, Дженни.
Я подошла к двери и открыла ее. Прежде чем выйти, я оглянулась, чтобы еще раз взглянуть на нее. Она все еще стояла у окна, закрыв глаза и сжав руки в кулаки у живота.
— Господи, — сказала она самой себе, тихонько вздохнув.
Саймон по-прежнему прятался за диваном. Надеюсь, его мать сделает ей все, как надо.
Сентябрь 1906
Альберт Уотерхаус
Не знаю, стоит ли кому-нибудь рассказывать об этом, даже Труди, но вчера вечером я провожал до дома Китти Коулман. Мы с Ричардом Коулманом возвращались с игры на Хите, когда я вспомнил, что Труди просила меня занести записочку викарию в церковь Святой Анны — что-то насчет цветов для алтаря или еще какой пустяк в этом же духе. Я стараюсь не заниматься подобными мелочами, оставляя это Труди. Но я сказал Ричарду, что присоединюсь к нему в «Быке и по одной», и припустил в церковь, как мальчик на посылках.
Уже потом по дороге к пабу я глянул на Суэйнс-лейн и увидел Китти Коулман — она шла медленно, опустив голову, путаясь в юбках. Мне подумалось, что она выглядит как-то необычно, к тому же сумерки уже опустились, она была одна, и казалось, идет неизвестно куда.
— Добрый вечер, миссис Коулман, — сказал я, приподнимая шляпу. — Хорошая погода для прогулки. Похоже, последние денечки лета. — Сказав это, я покраснел. Есть в Китти Коулман что-то такое, что заставляет меня каждый раз в ее присутствии нести всякий бред.
Но она, казалось, не обратила внимания на мои слова — просто смотрела на меня так, как будто перед ней призрак. Меня ужаснул ее вид. Ричард упоминал, что она больна и выглядит не лучшим образом. Но тут было нечто большее. Ее красота, как ни прискорбно мне это говорить, исчезла.
— Вы куда-то собрались?
Китти Коулман замешкалась.
— Я была… хотела подняться на холм, но не смогла.
— Подъем к кладбищу тут действительно очень крутой, а если вам нездоровится, его можно приравнять к восхождению на гору. Хотите, я провожу вас к вашему мужу? Я как раз собирался встретиться с ним в пабе.
— Я не хочу видеть Ричарда, — быстро сказала Китти Коулман.
Я не знал, что мне делать дальше, но не мог оставить ее там одну — она казалась такой больной и беззащитной.
— В таком случае позволите ли проводить вас домой?
Я предложил ей руку, чувствуя себя несколько глупо и представляя, что бы сказала Труди, увидев нас. Я знаю, она не очень высокого мнения о Китти Коулман. К счастью, Труди благополучно сидела дома с нашими девочками. Мод тоже была у нас — с ночевкой.
Поколебавшись минуту, Китти Коулман взяла меня под руку. Самый короткий путь к ее дому лежал мимо «Быка и по одной», но я выбрал другой маршрут. Было бы глупо прошествовать мимо паба, из окна которого Ричард Коулман мог случайно выглянуть и увидеть меня, разгуливающего под ручку с его женой, в то время как я якобы пошел к викарию. Я, конечно, мог все объяснить, но это в любом случае выглядело бы как-то неправильно. А потому я выбрал обходной путь, чего она даже не заметила. Я пытался поддерживать разговор, но она отвечала односложно, говорила лишь «да» или «спасибо», даже когда эти благодарности были ни к селу ни к городу.
Провожая ее домой, я чувствовал себя глуповато, но и гордился немного — пусть она сейчас и не такая уж красавица, но осанка у ней хороша, и на ней довольно милое серое платье, пусть и немного помятое. Прохожие задерживали на нас взгляд, и я поневоле расправлял грудь.
