На окружавших нас лицах было написано любопытство — они явно гадали, уж не суфражистки ли мы тоже. Одна миссис Уотерхаус, шокированная до крайности, одарила меня взглядом, исполненным потрясенного участия. Стоявшая рядом с ней Айви Мей пялила глаза на мою маму. А сама мамочка рассматривала Каролину Блэк и, впервые за несколько месяцев, улыбалась.
Я перевела взгляд на ворота кладбища, но Лавинии там уже не было. Затем я мельком увидела ее уже на самом кладбище, прежде чем она исчезла из вида между двумя могилами.
Китти Коулман
Ее хохот звучал, как трубный зов, и меня словно встряхнуло, а глаза широко открылись. Мне казалось, был очередной мрачный, туманный день, но когда я оглянулась в поисках источника смеха, то обнаружила, что стоит один из тех бодрящих ветреных осенних дней, которые я так люблю; девчонкой я в такие дни любила есть яблоки и пинать опавшие листья.
Потом я увидела Джона Джексона у ворот, и мне пришлось замереть на месте, чтобы он меня не заметил. Но он заметил. Я много раз пыталась подняться на холм, чтобы увидеться с ним и объясниться. Но мне это так и не удалось. Я думаю, он понял — он много чего понимает.
Потом я снова услышала смех — рядом со мной. Каролина взяла меня под руку, и я поняла, что ничто уже не будет так, как прежде.
Саймон Филд
Я в могиле, стою на гробу, и тут появляется она. Процессия только что ушла, и я заполняю землей пустоты вокруг гроба. Мне нужно молотком выбить нижнюю крепь, а наш па и Джо вытащат ее на веревке. У этой могилы глубина двенадцать футов.
Наш па и Джо поют:
Она моя красотка,
Она моя голубка,
Она лагуны лилия
И королева снов.
Они замолкают, но тут подхватываю я:
Я знаю, что ей нравлюсь,
Я знаю, что ей нравлюсь, —
Она сама сказала.
Она лагуны лилия,
Бутон моей души.
[19]
Потом я поднимаю голову и вижу Лайви — она стоит на краю могилы и смеется, глядя на меня.
— Черт, Лайви, — говорю я. — Что ты тут делаешь?
Она трясет головой и пожимает плечами.
— Смотрю на тебя, гадкий мальчишка, — отвечает она. — Ты не должен говорить «черт».
— Извини.
— Я сейчас спущусь к тебе.
— Нельзя.
— Нет, можно. — Она поворачивается к нашему па. — Вы мне поможете?
— Нет-нет, мисси, вам туда нельзя. Это для вас не место. И потом, вы перепачкаете вашу одежку и туфельки.
— Это не имеет значения — мне их потом почистят. Как вы туда спускаетесь — по лестнице?
— Нет-нет, никаких лестниц, — говорит наш па. — Если она глубокая, вроде этой, то мы в стены забиваем вона сколько всякого дерева, чтобы не обвалилось. И тогда уже взбираемся и спускаемся по нему. Но только вы уж не ходите туда, — добавляет он.
Но уже поздно, потому как Лайви начинает спускаться. Мне видны только ее ноги, торчащие из-под платья и нижних юбок.
— Не спускайся сюда, Лайви, — говорю я, хотя мне и хочется, чтобы она спустилась. Она спускается, цепляясь за доски, будто делала это всю жизнь. А потом она оказывается вместе со мной на гробу.
— Ну вот, — говорит она. — Ты рад меня видеть?
— Ну да.
Лайви оглядывается и ее пробирает дрожь.
— Ух, как здесь холодно. И грязища!
— А ты чего хотела? Это тебе могила — не что-нибудь.
Лайви соскребает глину с башмака о край гроба.
— А кто там?
Я пожимаю плечами.
— Откуда мне знать? Наш па, кто тут в гробу? — кричу я наверх.
— Нет, дай-ка я сама догадаюсь, — говорит Лайви. — Маленькая девочка, заболевшая пневмонией. Или человек, который утонул в одном из прудов на Хите, пытаясь спасти свою собаку. Или…
— Там старик, — говорит сверху наш па. — Естественной смертью. — Наш па любит узнавать что-нибудь про тех, кого мы хороним, обычно он делает это, слушая пришедших на похороны.
У Лайви разочарованное лицо.
— Я, пожалуй, прилягу, — говорит она.
— Не, не делай этого, — говорю я. — Тут грязно — сама ж сказала.
Она меня не слушает. Садится на крышку гроба, а потом вытягивается на ней, волоча волосы по грязи.
— Ну вот, — говорит она, скрещивая руки на груди, как у покойника. Она смотрит на небо.
Не могу поверить, что она не боится грязи. Может, она того — свихнулась?
— Не делай этого, Лайви, — говорю я. — Вставай.
Она продолжает лежать с закрытыми глазами, и я смотрю на ее лицо. Странно видеть такую красулю тут в грязи. У нее такой рот, что мне приходят на ум вишни в шоколаде — меня Мод как-то раз угостила. Интересно, у ее губ такой же вкус?
— А где Мод? — спрашиваю я, чтобы не думать об этом.
Лайви корчит гримасу, но глаза не открывает.
— Там, у библиотеки, вместе со своей матерью.
— Миссис К. вышла на улицу?
Не нужно было мне это говорить, особенно таким удивленным тоном. Лайви открывает глаза, словно покойник вдруг ожил.
— Что тебе известно о матери Мод?
— Ничего, — тут же отвечаю я. — Только то, что она болела. Больше ничего.
Я протараторил это слишком быстро. Лайви замечает это. Это удивительно, потому что обычно она не как Айви Мей, которая видит все. Но когда она захочет, то тоже замечает кой-какие вещи.
— Миссис Коулман болела, но это было больше двух месяцев назад, — говорит она. — Выглядит она действительно ужасно, но с ней еще что-то не так. Я просто знаю это. — Лайви садится. — И ты знаешь.
Я переминаюсь с ноги на ногу.
— Ничего я не знаю.
— Нет, знаешь. — Лайви улыбается. — Врать ты совсем не умеешь, Саймон. Ну, так что тебе известно о матери Мод?
— Ничего такого, о чем бы я тебе рассказал.
У Лайви довольный вид, и я жалею, что сказал ей даже это.
— Я знала, тут что-то не так, — говорит она. — И я знаю, ты мне расскажешь.
— С чего это мне тебе что-то рассказывать?
— Потому что, если расскажешь, я тебе позволю меня поцеловать.
Я смотрю на ее рот. Она только что облизнула губы, и теперь они блестят, как листья после дождя. Она меня поймала. Я подхожу к ней, но она отворачивается.
— Сначала расскажи.
