— Айви Мей, — тихо зову я, присаживаясь рядом с ней. Я ее зову, хоть и знаю, что она мертва. Может, я надеюсь, что она вернется, услышав свое имя.
Но она не возвращается. Она не открывает глаз и не смотрит на меня этим своим взглядом — я, мол, все вижу, только никогда никому не говорю. Она не сидит, вытянув ноги перед собой, как любит это делать. Она не стоит неподвижно с таким видом, что кажется, ты ее в жизни с места не сдвинешь, как бы ни старался.
Ее тело просто лежит там. И мне нужно каким-то образом доставить ее назад — из конюшен на Эджвер-роуд у Дартмут-парка.
«Как мне это сделать, чтобы меня никто не увидел?» — спрашиваю я себя.
Если меня кто увидит, то решат, что это я ее убил.
Потом я поднимаю голову и в конце конюшен вижу человека. Он стоит там, высокий такой. Лица его толком не разобрать, я только вижу в свете уличного фонаря, как посверкивают его очки, вижу тонкие усики. Он смотрит на меня, а когда видит, что и я смотрю на него, то отступает за угол здания.
Может, он думает, что это я сделал, и теперь идет сообщить кому надо. Но я знаю — это не так. Это его рук дело. Наш па говорит, что человека тянет на место преступления — он приходит туда снова и снова, это как больной зуб или короста — все время будешь подносить руку к щеке или чесать.
Я выбегаю из конюшен следом за ним, но его уже нет. Я знаю, что он вернется сюда снова и что, если я не заберу ее сейчас, это сделает он.
Я немного расправляю на ней платье, привожу в порядок волосы и застегиваю пряжку на одной из туфелек, чтобы не свалилась. Когда я взваливаю ее себе на спину, то вижу на земле, на том месте, где она лежала, ее соломенную шляпку. Она вся изломана, цветы помяты, и мне ее никак не подобрать с Айви Мей на спине. Так что я оставляю шляпку на земле.
Если кто спросит, я скажу, что это моя сестра, что она устала и заснула. Но я держусь подальше от пабов, пробираюсь темными улочками и парками — Риджентс, потом Приммерс-Хилл, потом по низу Хита, и люди мне почти не попадаются. И никто ни о чем не спрашивает. В это время люди слишком пьяны, чтобы на что-то обращать внимание, или же у них на уме собственные козни и они не хотят привлекать к себе внимание.
Всю дорогу домой у меня не выходит из головы эта шляпка. Жаль, что я ее не подобрал. Не хочу я, чтобы там оставалась хоть какая-то ее часть. А потому когда все заканчивается, когда я приношу ее домой, то возвращаюсь назад по всем этим паркам и улицам. Груза у меня на спине нет, и я быстро добираюсь до места. Но когда я оказываюсь у конюшен и принимаюсь искать за кирпичами, ни шляпки, ни цветов там уже нет.
Мод Коулман
Я ждала на металлических ступеньках, ведущих от балконных дверей в сад. В воздухе пахло жасмином, мятой и росистой травой. Из пруда в конце сада доносилось кваканье лягушек, а из окна кухни подо мной — рыдания Дженни.
Я никогда не умела ждать — ожидания кажутся мне пустой тратой времени, и я всегда чувствую себя виноватой, словно должна в этот момент делать что-то другое. Но ничего другого я сейчас делать не могу — нечего сейчас делать. Приехала бабушка. Сидит в дневной гостиной — яростно вяжет, но я не хочу занимать себя такими вещами. Вместо этого я смотрю на звезды и выискиваю созвездия — Большая Медведица, Ворон, Волк.
Церковный колокол неподалеку бьет полночь. Пришел папочка, встал в дверях и закурил сигарету. Я не оглянулась на него.
— Какая ясная ночь, — сказал он.
— Да.
— Жаль, что мы не можем поставить телескоп в саду, а то бы и луны Юпитера можно было увидеть. Но это было бы нехорошо.
Я не ответила, хотя подумала о том же.
— Извини, Мод, что накричал на тебя, когда ты пришла домой. Я был не в себе.
— Ничего.
— Я испугался, что и тебя потерял.
Я пошевелилась на холодной ступеньке.
— Не говори так, папочка.
Он закашлялся.
— Да, ты права.
Потом мы услышали крик из дома Уотерхаусов — долгий, высокий. Меня пробрала дрожь.
— Господи, это что еще? — спросил папочка.
Я покачала головой. Я не говорила ему о том, что Айви Мей пропала.
У нас за спиной кто-то кашлянул. К нам спустился доктор. Теперь, когда ожидание закончилось, я не хотела уходить со ступенек. Я не хотела видеть мамочку. Я ждала ее всю свою жизнь, и я бы и теперь предпочла всегда ждать ее — уж лучше так, чем вот это.
Папочка швырнул сигарету в сад, повернулся и пошел за доктором. Я услышала, как сигарета зашипела в мокрой траве. Когда этот звук стих, я тоже пошла в дом.
Мамочка лежала совершенно неподвижно, лицо у нее было бледное, а глаза неестественно блестели. Я села рядом с ней. Она устремила на меня взгляд. Я знала — она ждет, что я заговорю.
Я понятия не имела, что нужно говорить или делать. Играя, мы с Лавинией много раз репетировали такие сцены, но теперь, когда я сидела рядом с мамочкой, все это казалось совсем не к месту. Глупо было говорить что-то мелодраматическое, смешно — что-то банальное.
Но в конце концов я все же воспользовалась банальностью.
— В саду сегодня вечером пахнет замечательно. Особенно жасмин.
Мамочка кивнула.
— Я всегда любила аромат жасмина летними вечерами, — проговорила она и закрыла глаза.
Неужели это все, что мы могли друг другу сказать, — жасмин? Похоже, что так. Я сильно сжала ее руку и впилась в нее взглядом, словно так можно было лучше запомнить ее лицо. Я не могла заставить себя попрощаться с ней.
Доктор дотронулся до моего плеча.
— Теперь вам лучше уйти, мисс.
Я отпустила мамочкину руку и вниз по лестнице вернулась в сад, а там по мокрой траве дошла до ограды в конце. Приставная лестница все еще была там, хотя мы с Лавинией теперь уже почти не встречались над оградой. Я забралась наверх. Лестницы со стороны Уотерхаусов не было. Несколько секунд я постояла наверху, а потом, спрыгнув, приземлилась в сырой траве и испачкала платье. Отдышавшись немного, я пошла по саду к балконным дверям, которые вели прямо в малую гостиную дома Уотерхаусов.
Семья расположилась полукругом — так мог бы изобразить их художник. На шезлонге лежала Айви Мей, волосы ниспадали ей на лицо, глаза были закрыты. Лавиния лежала у ног сестры, уронив голову на край шезлонга. Миссис Уотерхаус сидела в кресле у головы Айви Мей и держала ее за руку. Мистер Уотерхаус стоял, прислонившись спиной к камину и закрыв глаза рукой. У дверей, опустив голову, маячил Саймон.
По их виду — они были здесь все вместе, но в то же время каждый сам по себе в своей скорби — я поняла, что Айви Мей мертва.
Я вдруг почувствовала, как в сердце у меня образовалась пустота. И в желудке тоже.
Когда я вошла, все они повернулись ко мне. Лавиния вскочила на ноги и, рыдая, бросилась в мои объятия. Через ее плечо я посмотрела на миссис Уотерхаус. Глядя на нее, я будто в зеркале увидела свое отражение. Ее глаза были сухи, а взгляд такой, словно она получила удар, от которого уже никогда не оправится.
