А потому я к ней обратила мои слова:
— Моя мама умерла.
Китти Коулман
Всю свою жизнь Мод присутствовала где-то вблизи меня, и неважно, была она рядом или нет. Я отталкивала ее от себя, но она оставалась.
А теперь я держала ее руку и не хотела отпускать. Теперь именно ей пришлось отпустить меня. И когда она наконец сделала это, я поняла, что осталась одна и мне пора уходить.
Саймон Филд
На следующий день мистер Джексон убил эту белую лошадь выстрелом в голову.
А потом, когда наш па, Джо и я копали могилу, за мной пришла полиция и увела на допрос. Наш па даже ничуть не удивился. Он только покачал головой, и я понял, о чем он думает — не нужно мне было связываться с этими девочками.
Полиция задавала мне разные вопросы о том, что я делал в тот день — не только о том, как искал Айви Мей и нашел ее, но и о лошади, о Китти Коулман, о мистере Джексоне. Я подумал, что так они ни до чего не докопаются, к тому же они были не очень-то вежливы. Похоже, они хотели облегчить себе жизнь и свалить преступление на меня.
Когда уже стало совсем ясно, что они меня хотят обвинить, я сказал:
— Какой дурак сделал бы такое с девочкой, а потом притащил бы ее домой к родителям?
— Ты бы удивился, узнав, что делают преступники, — сказал один из полицейских.
Я подумал о высоком человеке в очках в конце конюшен. Но когда меня стали расспрашивать, как я нашел Айви Мей, я им о нем не сказал. Хотя мне-то от этого только легче бы стало — назови я им кого еще, пусть бы искали себе.
Но я знал, что он давно исчез, а эти неумехи никогда его не найдут.
А я найду. Найду когда-нибудь. Ради Айви Мей.
Джон Джексон
Я договорился о встрече с мисс Коулман на их семейной могиле. Сначала я думал было попросить ее прийти к могиле Фарадея, где мы встречались с ее матерью. Но это была глупая сентиментальная мысль, к тому же встречаться там было рискованно — если нас увидят на раскольничьем участке, могут возникнуть всякие разговоры, а если на лугу, то все решат, что мы обсуждаем детали похорон.
Она была одета во все черное, волосы убраны под черную соломенную шляпку. Я никогда не видел ее с подобранными волосами — так она выглядела на несколько лет старше. Ей об этом не известно, но она становится похожа на Китти.
— Спасибо, что пришли, мисс Коулман, — сказал я. Мы стояли бок о бок у могилы. — Примите мои соболезнования. Для всех нас это было огромным потрясением. Но ваша матушка теперь с Господом. — Я заморгал, уставившись в землю. Мне нередко приходится выражать сочувствие родственникам на кладбище, но на этот раз я почувствовал всю несуразность этих слов.
— Моя мать не верила в небеса, — сказала Мод. — Вам это известно.
«Что могли означать эти три последних слова? — возник у меня вопрос. — Известно ли ей о моей близости с ее матерью?»
На ее лице застыло такое непроницаемое выражение, что догадаться было невозможно.
— Передавая мне ваше поручение, Саймон не уточнил, зачем вы хотели меня увидеть, — сказала она. — Я думаю, это связано с похоронами моей матери, но мне казалось, вы все обговорили с моим отцом.
— Да, он был здесь вчера. Есть один вопрос, который я хотел с ним обсудить, но не стал. Решил, что, может, лучше обговорить это с вами.
Мод подняла брови, но ничего не сказала.
Произнести это было нелегко — никакие завуалированные выражения или осторожные эвфемизмы, чтобы ослабить потрясение, тут не подходили.
— Ваша мать сказала мне, что хотела бы, чтобы ее кремировали.
Мод посмотрела на урну Коулманов, разглядывая ее так, будто увидела впервые.
— Я знаю. Она всегда боялась быть похороненной заживо.
— Тогда, может быть, вы скажете вашему отцу то, что она говорила вам.
— Почему вы сами не сказали ему об этом вчера?
Я помедлил.
— Она высказывалась об этом только неофициально — она не оставляла завещания и не говорила мужу. С моей стороны было бы бестактно сообщать ему об этом.
Мод поджала губы.
— Папочка уже знает, что она хотела быть кремированной. Они спорили на эту тему. Он считает, мы должны сделать так, как это принято в обществе…
— Он не согласится на кремацию, несмотря на то что знает, как отчаянно его жена этого желала?
— Он сделает то, что будет выглядеть наилучшим образом. — Мод помолчала немного. — Он ее потерял, а теперь вернул и, конечно, захочет сохранить.
— То, что люди делают со своими умершими, скорее отражает их собственные представления, чем представления их ушедших близких, — сказал я. — Как вы считаете, эти ангелы и урны имеют какое-нибудь значение для мертвых? Мужчина должен быть начисто лишен эгоизма, чтобы сделать так, как хочет его жена, без учета собственных или общественных желаний и вкусов. Я надеялся, что ваш отец именно такой человек.
— Но если для мертвых все эти памятники не значат ровным счетом ничего, то разве имеет для них хоть какое-нибудь значение то, что мы с ними делаем? — возразила Мод. — Если им все равно, то не должны ли мы делать то, что важно для нас? Ведь здесь в конечном счете остаемся мы? Я часто думала, что на самом деле это место предназначено для живых, а не для мертвых. Мы украшаем могилу, чтобы она напоминала нам об умерших и о наших воспоминаниях.
— Значит, урна на вашей семейной могиле будет напоминать вам о вашей матери — о том, кем она была, чего хотела?
— Нет, в ней нет ничего, что напоминало бы о маме, — признала Мод. — Если бы моя мать сама выбирала себе памятник на могилу, то она выбрала бы статую миссис Панкхерст и чтобы под ее именем было написано: «Голоса женщинам».
Я покачал головой.
— Если бы ваша мать сама выбирала себе памятник на могилу, то не было бы никаких статуй или слов. Она бы выбрала клумбу диких цветов.
Мод нахмурилась.
— Но ведь мамочка мертва. Ее нет. Она не может выбирать себе могилу.
Необыкновенная юная леди — не многие смогли бы глазом не моргнув сказать такое.
— А если она мертва, — продолжила Мод, — то ей все равно, что станет с ее телом. Заживо ее не похоронят — это мы знаем. Это нам не все равно, и в первую очередь моему отцу. Он представляет всех нас, и он должен решать, как поступить лучше всего.
Я наклонился и смахнул паука с могилы Уотерхаусов. Я знал, что с моей стороны несправедливо предъявлять ей какие-либо требования, ведь ей всего тринадцать лет и она только что потеряла мать. Но ради памяти Китти я должен был это сделать.
— Все, о чем я прошу вас, мисс Коулман, — сказал я мягко, — это напомнить вашему отцу о том, о чем знаете вы, о том, что уже известно ему, — о желании вашей матери. Конечно, последнее слово остается за ним.
