Джем вернулся с новой кружкой и табуреткой и сел вплотную с Магги, чтобы колени их соприкасались. Они улыбнулись друг другу — так редко можно было сидеть бок о бок днем в понедельник — и вспомнили тот первый раз, когда они сидели вместе в пабе. Тогда Джем познакомился с Диком Баттерфилдом. Его умение находить табуретки и ориентироваться в пивных значительно улучшилось за последние девять месяцев.
Дик Баттерфилд смотрел на этот обмен улыбками с едва заметной циничной ухмылкой. Его дочь была еще слишком молода, чтобы строить глазки этому парнишке, к тому же сельскому парнишке, пусть тот и осваивает неплохую профессию.
— Так вы как — продали ваши стулья? — спросила Магги.
— Может быть, — сказал Джем. — Мы оставили один. И он будет поставлять нам тис немного дешевле, чем другие поставщики, так ведь, па?
Томас кивнул. После отъезда в Дублин Филипа Астлея он снова начал делать виндзорские стулья, однако в отсутствие циркача, который присылал к нему клиентов, заказов стало меньше. Но он все равно продолжал делать стулья, используя остатки материала, выпрошенные им в цирке у Астлея. Их задняя комната наполнялась готовыми изделиями, ждущими покупателя. Келлавей даже подарил два стула Блейкам за то, что они помогли Мейси в тот туманный октябрьский день.
— Ну с этим поставщиком из «Девяти вязов» дело у вас пойдет куда как лучше, — заверил Баттерфилд. — Я мог бы вам сказать это много месяцев назад, когда вы отправились за деревом к дружку Астлея.
— В то время он нас устраивал, — возразил Джем.
— Ну-ка, попробую догадаться — пока цирк оставался в городе? Все делишки Астлея проходят гладко, пока он сам приглядывает за ними.
Джем ничего не ответил.
— С ним, парень, всегда так. Филип Астлей будет вашим благодетелем, будет доставлять вам клиентов, сделки, работу и бесплатные билеты, но… как только уедет, тут всему и конец. А отсутствует он по пять месяцев — это почти полгода, то есть половину твоей жизни его нет, а ты тут перебивайся как можешь. Вы обратили внимание, как без него стало тихо в Ламбете? И так каждый год. Он приезжает, помогает вам, привозит новых людей, устраивает и осчастливливает их, а потом приходит октябрь — и шиш с маслом, он в один день собирается, уезжает и все остаются ни с чем. Он строит вам замок, а потом разрушает его. Конюхи, пирожники, извозчики или шлюхи — это происходит со всеми. Люди, как сумасшедшие, начинают искать работу, а не найдя, разъезжаются кто куда: шлюхи и извозчики — в другие районы Лондона, некоторые деревенские возвращаются домой.
Дик Баттерфилд поднес кружку к губам и сделал большой глоток.
— Потом приходит март — и все начинается сначала, когда этот великий иллюзионист снова возводит свой замок. Но некоторые из нас уже набрались опыта и не желают иметь дела с Филипом Астлеем. Мы знаем — это ненадолго.
— Ну ладно, па, ты сказал, что хотел. Он рта не закрывает, — сказала Магги Джему. — Иногда я засыпаю с открытыми глазами, пока он говорит.
— Ах ты дерзкая нахалка! — воскликнул Дик Баттерфилд.
Он замахнулся на нее, а она со смехом увернулась.
— А где же Чарли? — спросила Магги, когда они снова уселись на свои места.
— Не знаю — сказал, у него какие-то дела. — Дик покачал головой. — Скоро я скажу этому парню: сегодня ты, милок, должен прийти домой и принести заработанные деньги.
— Ну, этого тебе долго придется ждать, па.
Прежде чем Баттерфилд успел ответить, высокий человек с широким квадратным лицом заговорил низким, густым голосом, при звуках которого в пабе воцарилась тишина.
— Сограждане! Слушайте меня!
Магги узнала в нем одного из непритязательных ораторов на сборище в Камберлендском саду. Он держал в руках что-то вроде бухгалтерской книги в черном переплете.
— Меня зовут Робертс. Джон Робертс. Я только что вернулся с митинга ламбетской ассоциации, там собирались местные жители, преданные королю и не приемлющие смуты, которую насаждают здесь французские агитаторы. Вам бы тоже следовало быть там, вместо того чтобы попивать тут пивко.
— Некоторые из нас там были! — крикнула Магги. — Мы уже вас слышали.
— Отлично, — сказал Джон Робертс и направился к их столику. — Тогда вам известно, что я здесь делаю, и вы первыми подпишете это.
Дик Баттерфилд лягнул Магги под столом и смерил ее гневным взглядом.
— Не обращайте на нее внимания, сэр, она просто дерзкая нахалка.
— Она — ваша дочь?
Дик подмигнул ему.
— За мои грехи наказание… вы меня понимаете.
Джон Робертс не проявил никакой склонности к юмору.
— Вам надо лучше смотреть за дочерью, чтобы она держала язык за зубами, если не хочет получить койку в Ньюгейте. Тут смеяться не над чем.
Дик Баттерфилд поднял брови, отчего его лоб избороздили глубокие морщины.
— Может, вы возьмете на себя труд, сэр, объяснить, что это за дело такое, над которым мне нельзя посмеяться.
Джон Робертс уставился на него, размышляя, издевается ли над ним Баттерфилд или нет.
— Это декларация преданности королю, — сказал он наконец. — Мы обходим паб за пабом, дом за домом и просим жителей Ламбета подписать ее.
— Но мы должны знать, под чем подписываемся, разве нет? — спросил Дик. — Прочтите нам ее.
В пабе теперь воцарилась тишина. Все смотрели, как Джон Робертс открывает свой гроссбух.
— Может, вы тогда прочтете ее вслух для всех, если уж вас это так заинтересовало, — предложил он, пододвигая книгу отцу Магги.
Если он полагал смутить этим Дика, то его надежды не оправдались — тот положил книгу перед собой и принялся довольно бегло читать, даже вкладывая в слова то, чего на самом деле не чувствовал. Прочел он следующее:
«Мы, жители Ламбетского прихода, всей душой приветствуя блага, которые дает нам нынешняя почитаемая и обожаемая форма правления, включающая короля, палату лордов и палату общин, чувствуем своим первоочередным долгом в настоящий критический момент заявить не только о нашей искренней и ревностной преданности ей, но, более того, выразить наше полное отвращение ко всем наглым и неприкрытым попыткам потрясти и подорвать нашу бесценную Конституцию, которая вот уже несколько веков являет себя надежной основой нашего национального счастья.
Мы единогласно решили:
Организовать ассоциацию, чтобы, насколько то в наших силах, противодействовать всем противозаконным и подстрекательским митингам злоумышляющих и коварных негодяев и предпринимать самые эффективные меры, какие будут в рамках наших возможностей, чтобы уничтожить подрывные публикации, явно имеющие целью ввести в заблуждение людей и посеять раздор и анархию в королевстве».
Когда Дик Баттерфилд закончил чтение, Джон Робертс поставил на стол пузырек с чернилами и вытащил перо.
