– С тринадцати сорока девяти работаешь по плану «Зуммер».
– Куда-то надумал, шеф?
– Я – никуда. А вот Верховный кинул на Тиберрию.
– Ни хрена себе натянули глаз на копчик! – воскликнул удивленный Архипов.
Харднетт усмехнулся:
– Меня, Рэм, всегда восхищало твое умение обрисовать ситуацию в двух словах.
– Нет, шеф, скажи, а почему тебя-то?
– Потому что.
– Не понимаю.
– А ты не напрягайся. Полковнику никто не пишет, полковник пойдет и сам все разузнает.
– У нас что, шеф, рядовых агентов не хватает?
– Сам знаешь, что за глаза.
– Знаю, потому и кукарекаю. – Архипов красноречиво хмыкнул, а через секунду выдвинул гипотезу: – Черт, кажется, врубился. Похоже, Старику в этом деле нужен самый-самый. Я прав, шеф? Скажи.
Харднетт хохотнул:
– Грубая лесть, Рэм. Очень грубая. Если уж льстишь, то льсти тоньше.
– Это как?
– Провести инструкторско-методическое занятие?
– Да ладно тебе, шеф! Какая там, к черту, лесть? Ты что – не лучший? Лучший. Спроси у… Да у кого хочешь. Любой скажет. Согласись, в тридцать полковника получить не каждому дано. Я не прав?
– Это раньше я, возможно, был неплохим агентом, а теперь я, Рэм, посредственный клерк среднего звена. К тому же ожиревший.
– Не наговаривай на себя, шеф. Агент твоего уровня – это что-то вроде табельного ствола. Может пролежать сто лет без дела, а понадобится – вытащи, сотри старыми трусами оружейное масло и шмаляй за милую душу. Не подведет.
Тут Харднетт представил их разговор с Архиповым со стороны – два руководителя Особого отдела дурью маются: один льстит, а другой кокетничает, – и пресек это дело на корню.
– Все, завязали друг другу животики щекотать. Принимай, Рэм, отдел под команду.
– Слушаюсь, сэр! – рявкнул Архипов, но тут же добавил: – Чудит Старик. Ой, чудит!
– Пока Старик чудит, орбиты вписываются в эллипс, – заметил Харднетт.
– Это верно. Шеф, а это… Послезавтра коллегия – что с докладом?
– Почти готов. Аналитики добивают статистику. Заберешь у Бляйбгроя, подпишешь и представишь. Еще вопросы есть?
– Нет, шеф.
– Все – разделяй и властвуй.
– И тебе живым вернуться.
Харднетт отключился, но через секунду вновь вызвал Архипова на связь.
– Ты еще с нами, шеф? – откликнулся майор.
– Как видишь.
– Ценное указание?
– Особо ценное, Рэм. Забыл сказать: если через неделю не вернусь, полей цветок. Тот, что у меня… Ну, ты понял.
– Конечно, понял.
– А если совсем не вернусь, отволоки его Лере.
– Лере, которая Ли? Из шифровального узла?
– Ей. Уяснил?
– Так точно, шеф. Сделаю все в лучшем виде. Даже не вопрос.
– Я всегда знал, Рэм, что на тебя можно…
– И даже нужно, шеф!
Харднетт собрался отключиться, потянулся к тумблеру, но Архипов его остановил:
– Шеф!
– Да?
– Я вот что… Не будешь против, если заберу на память твое ружье для подводной охоты? После того, конечно, как отнесу цветок лейтенанту Ли.
– Иди ты к черту!
Оценив черноту юмора, Харднетт отключил связь, немедленно покинул кабинет и поспешил в лабораторию Мастера Масок.
Лаборатория занимала весь пятнадцатый уровень. Точнее, почти весь. Новую студию криптографической анимации тоже разместили на пятнадцатом. Мастеру Масок пришлось потесниться.
Едва Харднетт вышел из кабины лифта, как сразу почувствовал острый фармакологический запах. Дежурно подумал, что нужно поставить на ближайшем совещании вопрос о замене здешней вытяжки на более мощную. А следом – самокритично о том, что едва отсюда выйдет, сразу же об этой вытяжке напрочь забудет.
Мастер Масок, мужчина за восемьдесят с повадками восьмилетнего хулигана, встретил его на пороге лично. Вытер руку о накрахмаленную полу халата и протянул в глубоком дурашливом поклоне:
– Едренть! Какие люди!
– Они самые, – подхватил тон Харднетт.
Рукопожатие Мастера оказалось все таким же крепким.
Уяснив задачу, чудаковатый гений пластических мистификаций уточнил:
– К какому сроку, Вилли?
– К завтрашнему утру, многоуважаемый Эмэм. – Харднетт постарался приказать так, чтобы приказ выглядел просьбой. – Скажем, часикам к пяти.
– Опять спешка! – недовольно воскликнул Мастер и стал брюзжать: – Все, едренть, бегом да бегом. Все бегом да бегом…
– Что поделать, – наигранно вздохнул Харднетт. – Есть такое слово – «надо».
– Опять придется штамповать.
– Мне все равно.
– Это тебе, Вилли, все равно. А у меня, едренть, как штамповку гнать начинаю, так душу наизнанку выворачивает и пузо чесаться начинает.
Мастер Масок глубоко вздохнул. Харднетт, сообразив, что взгрустнувший ветеран напрашивается на порцию сочувствия, выдал ему эту порцию:
– Что-то ты, многоуважаемый наш Эмэм, совсем раскис. Стряслось чего?
– Творить хочется, Вилли! – оживился Мастер. – Творить! Понимаешь? Чем дольше живу, тем больше хочется.
– Ну так твори. Кто не дает?
– Вы, едренть, и не даете! Вот раньше, помнишь, как было? Лет десять – восемь назад. А, помнишь? Помнишь, как я тебе первую маску делал?
– Помню, конечно, – кивнул Харднетт. – Еще бы не помнить.
– Вот! Ювелирная работа! На моих масках синяки от ударов такие оставались, что любо-дорого поглядеть было. А какая кровь из порезов сочилась? От настоящей и не отличишь. Потому как штучные экземпляры делал. А сейчас что?
– Что?
– Поток.
– А что поделать, дорогой мой Эмэм, если объем задач возрос в десятки раз? Федерация-то расширяется в геометрической прогрессии.
Мастер Масок сокрушенно махнул рукой:
– Да хоть в тригонометрической. Уйду я, Вилли, к чертовой матери!
– Куда?
– Куда-куда… На пенсию, куда еще.
– Что, Эмэм, тебе там делать?
– А тут мне что делать? Раньше-то я вот этими самыми руками клеточку к клеточке, клеточку к клеточке… И сальную железу, и потовую. И тельце Руффини, и тельце Месснера. Все, едренть, вот этими самыми руками. Все! Не поверишь, Вилли, ведь каждую волосяную луковку вручную высаживал. А сейчас… Посмотри.
