– Ты нужен нам. Ты прирожденный Охотник. К тому же – Человек Со Шрамом.
– Да с таким браслетом любой чудак Охотником может стать, – заметил Влад.
– Это ты зря, – возразила Тыяхша. – Вовсе не любой.
– Почему?
– Ты всерьез полагаешь, что всякий может носить такой браслет?
– Разве нет?
– Нет, конечно. Один из тысячи.
– Незаменимых не бывает.
– Но некоторых очень трудно заменить.
– А в чем проблема?
– Не знаю. А только многим кандидатам в Охотники браслет руку отрезал.
– Как это?
– Да просто. Сжимается и режет. Этот браслет не украшение, а оружие. Причем умное. Оно само себе хозяина подбирает. Никто ему не указ. Знаешь, как Айверройок с аррагейского переводится?
– Не задумывался. Подожди…
– Ай-верр-ойок, – помогла Тыяхша.
– Нет-рука-город? – дословно перевел Влад и попробовал истолковать: – Без руки город?
Тыяхша поправила:
– Город Безруких.
– Во как!
– Так аррагейцы его называют. А мы, муллваты, называем его Городом Сердца.
– Послушай, это и мне вчера руку могло отпилить?
– Запросто.
Влад сначала опешил, а потом возмутился:
– Ну вы, ребята, и даете!
– Никто тебя надевать его не заставлял, – напомнила Тыяхша.
– Но предупредить можно было?
Девушка не ответила. Не стала оправдываться. Может, и хотела, да не до того стало. Впереди, в заросшем чахлыми деревцами овражке, мелькнуло что-то серое, и она резко натянула поводья. Пока Влад соображал, что к чему, муллватка уже вскинула арбалет и крикнула:
– Зверь!
– Где? – не понял Влад. А потом увидел.
Впереди, всего в десяти шагах от них, на тропу вышел мальчишка лет семи-восьми. Выглядел он сущим оборванцем: чумазый, лохматый, одетый в несусветные лохмотья. Уши лопухами, руки-ноги худющие. Во взгляде – голодная надежда разжиться коркой или медяком.
– И это Зверь?! – не поверил Влад, но на всякий случай отстегнул арбалет от седла.
Тыяхша не ответила, она уже вступила в схватку. Крикнула, глядя в сторону:
– Убирайся в Бездну!
И, целясь через пришитое к плечу зеркало, выпустила стрелу в ребенка.
Тот увернулся – отпрыгнул в сторону и каким-то чудом оказался на другой стороне тропы. Устояв на ногах, стал приближаться. Шаги его выглядели неестественными. Казалось, мальчишка движется медленнее, чем переставляет ноги. Он будто наплывал, а не шел.
Влад почувствовал страх, а за ним – резкую головную боль. И стал задыхаться.
– Стреляй! – приказала ему Тыяхша и потянулась за новой стрелой.
Влад поднял арбалет, навел улыбчивому мальцу на грудь и прицелился. Мотнул головой и опустил арбалет.
Тыяхша ладила стрелу и при этом заклинала:
– Ну чего медлишь?! Стреляй! Он сейчас петь начнет!
Влад, сердце которого билось на пределе, мотнул головой:
– Не могу. Ребенок.
– Зверь это! Зверь! – отчаянно кричала Тыяхша. И натягивала тугую тетиву, быстро вращая рукоять рейки.
Влад верил Охотнице, но верил и своим глазам. И не мог выстрелить. Рука не поднималась.
А тем временем расстояние между ними и мальчишкой сокращалась. Влад уже видел родимое пятно на щеке мальца. Оставалось метров пять. Не больше. Виски сжало так, что тошнота подступала к горлу. Во рту стало солоно от крови. Веки налились свинцом. Солдат почувствовал, что еще секунда, и вывалится из седла.
Но обошлось.
Ближе мальчишка приблизиться не смог – Тыяхша не позволила. Успела выстрелить, и на этот раз попала. Трудно не попасть с такого расстояния.
Стрела прошила бродяге грудь. Он покрылся рубиновым свечением, отлетел на десяток метров и повалился на спину. Но в ту же секунду раздалось выворачивающее наизнанку шипение, и Зверь вскочил. Правда, вскочил уже не в образе мальчишки. Мальчишки больше не было. На том месте, где только что находился ребенок, появился слепой старик в рваном рубище. И этот бродяга тоже выглядел неприглядно: всклоченные грязные волосы, впалые щеки, растрепанная борода и покрытые коростой руки-клешни.
То ли само это превращение сыграло свою роль, то ли несоответствие дряхлости старика с резкостью его движений, но Влад поверил, что перед ним почуявший свежатину зверюга. А поверив, увидел его таким, каков он есть на самом деле. Увидел «другим» взглядом. О чем и сообщил Тыяхше со смесью Радости и азарта:
– Я вижу его!
– Ну так стреляй, – попросила Тыяхша.
И Влад вновь вскинул арбалет.
К ним приближался истекающий сероватым свечением энергетический кокон. Мутная прозрачность этого непостижимого образования позволяла разглядеть, как внутри шевелятся, скручиваются и переплетаются между собой разноцветные спирали – молочная, бежевая, рубиновая и лиловая. Они возились в коконе, как черви в тухлом яйце. Потом вдруг кокон пропал, и Влад вновь увидел старика. А через миг – вновь кокон. И опять старика.
Кокон.
Старик.
Кокон.
Такая вот пошла перед глазами солдата чехарда.
Наконец Влад решился. Когда в очередной раз Зверь обернулся стариком, откинул сомнения и надавил на рукоятку спуска.
Немудреный механизм сработал четко: отпущенная тетива радостно взвизгнула, стегнула болт, тот шаркнул по желобу паза, вырвался на волю, просвистел и воткнулся старикану точно в лоб.
А кокону – в верхнюю часть.
И вновь перед глазами Влада замельтешили разные пласты одной реальности.
Старик всплеснул худыми руками с тяжелыми бугристыми ладонями и повалился наземь.
Кокон лопнул.
Старик пропал – там, где он только что лежал, теперь валялась пробитая стрелой дворняга.
Разодранный кокон чах на глазах, скукоживался, рассыпался и опадал безобразными струпьями.
Собака исчезла, как до нее исчезли слепец и мальчик-поводырь. Появилась дохлая змея. Но лишь на несколько секунд. Вскоре и она как сквозь землю провалилась. Только стрела никуда не пропала – сделав свое дело, покойно лежала в пыли. Блестела золотым наконечником. Была настоящей.
Спирали, оставшиеся без оболочки, замедлили свое верчение, затем вовсе замерли, потускнели и растворились без остатка. Все, кроме одной – лиловой. Эта, похоже, не думала увядать: энергично раскручиваясь и играя яркими бликами, сжалась, как тугая пружина, а потом резко распрямилась и стала вытягиваться – спешно рванула от наконечника стрелы к небу. И походила на трассер баллистической ракеты, у которой сбилась программа, отвечающая за тангаж и вращение.
