Действительно придаём.
Вопрос — какой?
8
Оставшись в одиночестве, я какое-то время думал об убиенном младенце. У меня в голове такие вещи плохо укладываются. Много гадостей видел в своей жизни, у самого руки по локоть в крови, но всякий раз, когда слышу о подобном, мозг кипит, а душа холодеет. Почему она ребёнка кому-нибудь не подбросила? Что ей это стоило? Зачем же вот так-то вот? Или тупо: и сама не ам (в смысле воспитывать не буду), и другому не дам?
Искал оправдания её преступлению и не находил.
Зато слышал треск.
Это трещали по швам мои представления о базовых категориях человеческого космоса.
А потом перемкнуло что-то в голове и вспомнилось, как два года назад в подъезд подбросили выводок щенков. Помню, выхожу в то утро, слышу, пищит кто-то. Ё-ка-лэ-мэ-нэ, думаю, неужто крысы-следопыты. Ствол выхватываю, поднимаюсь на пролёт выше, смотрю — копошатся. Восемь пищащих комков в корзине. Ствол в кобуру, сам мерекаю: и какая же зараза такое сотворила? Выругался, покачал возмущённо головой, одного, который из корзины выпал, сунул назад, ещё раз выругался и пошёл по своим делам. Дела же, они не ждут. Они торопят.
Уже даже в машину сел, движок завёл, а потом представил, как эти кутята там орут, потому как жрать-пить хотят, а мамки нету, вернулся в подъезд и устроил всё, как надо: отнёс корзину дяде Мише Колуну, дал денег и наказал всю банду на рынок свезти, да бабкам, что животинами торгуют, всучить на попечение. Дядя Миша взял под козырёк и в тот же день до обеда всех пристроил. Одного, правда, себе оставил — того, самого бойкого, с пятном на морде. Назвали Кипешем, носится теперь по двору, ко всем ластится, за колбасу родину продаст, за доброе слово насмерть обслюнявит.
Хотел я поначалу найти того, кто это сделал, но потом подумал — зачем? Не поднялась у человека рука щенков утопить и на том спасибо. Знать, не совсем ещё потерян, знать, ещё что-то там у него внутри теплится. Не светится, но теплится.
Такие вот пироги мне вспомнились с котятами, вернее со щенятами.
А Кика всё не появлялся.
Не зная чем себя занять, я решил сделать два звонка, один приятный и один неприятный. Начал, как водится, с неприятного — набрал номер центрального офиса фирмы «Фарт». Как это ни странно, но на этот раз секретарша Большого Босса трубку не взяла, с автоответчиком мне говорить было не о чем, я сбросил вызов. И сразу позвонил Ольге. Тут тоже случился облом, робот приятным женским голоском сообщил гадость: «Телефон абонента отключен или находился вне зоны доступа сети». Предположив, что моя рыжеволосая подружка именно в эту самую минуту выступает с докладом на своей дурацкой научно-практической конференции, решил перезвонить чуть позже.
Обычно, когда никуда дозвониться не можешь, дозваниваются до тебя. Правда, совсем другие люди. И на этот раз так случилось. Минуты не прошло, как на связь вышел Михей Процентщик. Пропыхтев приветствие, поинтересовался, как там продвигается расследование. В ответ я бодро доложил, что волноваться ему не следует, что расследование продвигается хотя и медленно, но в нужном направлении. В подробности вдаваться не стал — какая ему от них польза? Да и не было у меня, честно говоря, особых подробностей, я пока ещё чувствовал себя стоящим на краю непаханого поля. В активе было всего ничего: труп похитителя Чаши, смутные приметы заказчика-убийцы плюс непонятная аббревиатура «ДЧХ».
Михей, разочарованный моей немногословностью, стребовал обещание позвонить сразу, как только что-то проясниться, пробасил «пока» и отключился.
Разговор с клиентом меня несколько взбодрил. Подумал: «Действительно, чего тут сижу, как король на именинах. Хочешь, не хочешь, аванс нужно отрабатывать».
А как только так подумал, тут же вытащил из кармана новёхонькую ручку, начиркал на салфетке три загадочные буквы и стал морщить лоб в попытке расшифровать их.
Логика настойчиво подсказывала, что плясать нужно от буквы Ч. Если буквы — инициалы, то Ч — либо имя хозяина инициалов, либо имя его отца. Причём очень редкое имя. Сергеев-Андреев-Алексеев у нас в городе полным-полно, и Федоров немало, и Володь, пожалуй, а вот Чеславов, наверное, раз-два и обчёлся. Собственно из славянских имён на букву Ч я знал только одно имя — Чеслав. Других не знал, но полагал, что, если таковые есть, их не очень много.
«За день через справочную найду», — загорелся было я. Но в следующую секунду погасил себя справедливым вопросом: «А кто тебе сказал, что это инициалы славянина?»
И действительно — буква Ч могла означать имя человека, допустим, бурятской национальности. У бурят же на Ч имён немало: Чимбе, Чимит, Чимитдоржи, Чимитцырен, Чингис и иже с ними. А ведь в городе кроме русских и бурят проживают ещё и татары, и башкиры, и таджики, и казахи, и китайцы, наконец. Да кто у нас тут только не проживает. Никого местные не гонят, всех привечают. До того дошло, что на одном канале о капризах сибирской погоды негр рассказывает.
«Пожалуй, надо Лере задание выдать, пусть пороется в Сети и составит список имён на эту букву, — подумал я, озадаченно почёсывая затылок. — Не царское это дело — по Сети елозить».
Но сразу позвонить своей бесстрашной помощнице не успел — в зале появился Кика.
Как и всегда эгрегор излучал оптимизм. Проходя мимо ведьм, сказал им что-то такое, отчего те покатились со смеху, крикнул Кеше Крепышу: «Как обычно», поприветствовал взмахом руки оборотня, плюхнулся на стул и сказал:
— Делай что хочешь.
— Что? — не понял я.
Он постучал тщательно отполированным и залакированным ногтем по салфетке.
— ДЧХ. Делай что хочешь. Правило Краули.
— Во блин! — ахнул я. — Неужели?
— Оно-оно, — подтвердил Кика. — Динамическое правило, символизирующее бесконечное ментальное движение, в конце которого сознание становится не таким, каким оно было в начале. Знаком, старичок, с такой доктриной?
Ну, конечно, я знал эту программную формулу известнейшего английского мага Элстера Краули. Как не знать? Знал. А помимо того знал, что эта формула не приемлема для нормального дракона, поскольку вступает в противоречие с требованием Великого Неизвестного «Будь тем, кто ты есть». Слава Силе, не стыкуется одно с другим в сознании дракона.
— Как догадался? — спросил я у эгрегора, преодолев первое оцепенение.
— Как, как, — пожал плечами Кика. — Да никак. Увидел и вспомнил одну давнюю историю.
Я тут же вцепился:
— Что за история?
Кика задумался, прищурив при этом один глаз, потом подёргал себя за серьгу и начал вспоминать:
— Было это в начале девяностых. Тогда я ещё в «Молодёжке» работал штатным корреспондентом, рыскал без сна и отдыха по городу в поисках сенсационных материала, пытался имя себе сделать. И вот довелось мне как-то раз разбираться в деталях одного дурно пахнущего уголовного дела.
