Тут я не пожалел Силы одного из заряженных колец и сотворил из ничего цветок одуванчика. Повертел в руке, дал ему состариться, а когда яичная желтизна сменилась сединой, взял, да и — фу-у-у — сдул все эти парашютики.
Смотрела Лера на то, как разлетаются эти воздушные штучки по комнате, моргала ресницами и повторяла:
— Как это? Как? А? Как это?
То был шок от столкновения с чем-то совершенно невиданным. Мне уже ни раз и ни два приходилось встречаться с подобной реакцией. Но вот дальше…
На лице девушки появилась такая беззащитность, что меня с головой накрыла волна жалости. Не выдержав, я потянулся и провёл рукой по её волосам, погладил дурочку. А она вдруг ухватила мою руку, притянула к лицу и ткнулась носом в ладонь. Спрятаться, видать, решила от страшного и неуютного мира.
Но не вышло.
Сразу отпрянула, будто током долбануло, а затем прошептала, кольнув меня быстрым взглядом:
— Пахнет.
— Чем пахнет? — Я поднёс к носу и понюхал ладонь. — Бензином? Спиртом? Табаком?
Она слегка качнула головой и произнесла так тихо, что я не услышал, а прочитал по губам:
— Духами. Дорогими. Очень-очень… дорогими.
Её список неправд, обид и претензий к жизни вмиг пополнился новым пунктом, сдерживать она себя не стала и тут же разревелась.
Моё сердце чуть не лопнуло, кинулся было утешать, да понял, что бессмысленно, любое слово утешения — хворост в огонь. Тогда обнял её бережно, но крепко, поскольку вырваться пыталась, и прочитал, почти пропел заговор на сон:
Сладость снов, сойди, как тень,
Сон, дитя моё одень.
Сны, сойдите, как ручей
Лунных ласковых лучей.
Сладкий сон, как нежный пух,
Убаюкай детский слух.
Ангел кроткий, сладкий сон,
Обступи со всех сторон.
Ещё договаривал последние слова, а девчонка уже перестала вырываться, обмякла, голова её безвольно повалилась на моё плечо. Уснула бедолажка. Я поднял её осторожно на руки, потом уложил на кровать и накрыл одеялом.
— Умиляет картинка, — вполголоса сказал Ашгарр, нарисовавшись в дверном проёме.
— Да иди ты, — процедил я сквозь зубы.
— Серьёзно говорю, — попытался оправдаться поэт. — Без подколок.
Вытолкав его в гостиную, я бросил:
— Присматривай тут.
И пошёл на выход.
За тем как, я собираюсь, поэт наблюдал молча, и только когда я уже натянул ботинки, спросил:
— Куда теперь?
— Мочить гадов, — ответил я, сорвал с крючка куртку и вышел.
Как ехал, не помню, очнулся уже на Киевской. Бросил машину в одном из двориков и отправился по адресу ночного вампирского шалмана пешком. Дошагал, бодро рассекая мордой изморось, до пересечения с Дзержинского, обозвал бараном козла, который, не притормозив, окатил меня грязными брызгами, перебрался на другую сторону, повернул направо, прошёл ещё где-то тридцать метров, нырнул в нужную ограду и оказался на крыльце нужного дома. Проверяя себя, глянул на табличку (оно — N12) и осмотрелся.
Брошенным выглядел этот дом, мёртвым. Честно говоря, странно было видеть в самом центре города такие вот в грязных потёках стены, прикрытые грубыми металлическими ставнями окна без стёкол, худую кровлю, прочие признаки разложения. Всё тут говорило о том, что старые хозяева давным-давно выехали, а новые всё никак не удосужатся въехать. Может, какие-нибудь сложности у них случились юридические. Или денег нет на ремонт. Или не прошёл срок вступления в право наследования. Или — могло быть и так, почему бы и нет — вампиры дикие беспардонно отваживают. Как бы там ни было, но некогда добротная каменная домина, стоящая на этом месте уже без малого полтора века, превратилась за последние два года в облезлое одноэтажное безобразие.
Однако каким бы убогим с виду не казался этот дом, он по-прежнему представлял собой маленькую крепость, проникнуть в него сходу оказалось делом не таким уж и простым. Входная дверь — я осторожно подёргал — была заперта. Ключ От Всех Замков помочь мне в данном случае не мог, поскольку врезной замок отсутствовал как таковой и огромную дыру от него прикрывал кусок фанеры. Выходило, что дверь заперта изнутри на засов или чем-то подперта. Сообразив, что ловить с парадного особо нечего, я оставил крыльцо, обошёл дом кругом и в результате недолгой экскурсии выяснил следующее. Запасного входа нет. Металлические полосы на ставнях стянуты болтами заржавевшими настолько, что сорвать их без ключа не представляется возможным. Оконца подвального этажа решётками не оборудованы, но плотно забиты — «спасибо» уличным торговцам — пустыми коробками, ящиками из-под фруктов и прочим хозяйственным мусором. Какие-либо иные лазы, через которые можно было бы тайком проникнуть в дом, не предусмотрены проектом. Попросту нет их.
Вернувшись, не солоно хлебавши, на крыльцо, я стал соображать, чем бы таким заменить скрытность и внезапность. И решил — быстротой и натиском. Выбить дверь к чертям собачьим, вломиться внутрь, подавить неприятеля пальбой да ором, а дальше уже действовать по обстановке — чем не план? Отличный план. Что мешает так сделать? Ничего не мешает.
Однако до штурма дело не дошло. Только я собрался отойти, чтоб взять разбег, за дверью послышались голоса, а через несколько мгновений — и лязг задвижки. Мигом слетев с крыльца, я отбежал к растущей в глубине двора рябине, и уже оттуда, из глухой тени, стал наблюдать, что будет дальше.
Ждать пришлось недолго, дверь вскоре скрипнула и на крыльцо вышли два любопытных кадра. Один, худой и высокий, смахивал на студента. На нём была брезентовая куртка с капюшоном и расклешённые джинсы, а за плечами болтался рюкзак из грубой чёрной кожи. Второй, среднего роста, коренастый, одетый в тёмное строгое пальтишко, показался мне кадровым военным в чине не ниже капитана. Почему мне так показалось, честно говоря, не знаю, не анализировал. Может, дело в выправке. Может, в стрижке. Может, ещё в чём-то. Впрочем, не важно, кем эти двое были в миру. Важно, что по природе своей они были вампирами.
Даже Взглядом не пришлось ауры шерстить, чтобы это понять. И так было видно. Хотя внешне и отличались они друг от друга разительно, однако имелось в их облике кое-что и общее, а именно — характерно выпяченная нижняя челюсть. Нормальные вампиры, вампиры, которые придерживаются пусть несколько и усечённых, но всё же норм приличия, пытаются различными способами скрыть столь яркую физиологическую свою особенность, а вот дикие её не скрывают. Дикие наоборот, особенность эту в себе культивируют. У них считается это особым шиком. А по отношению к остальному упыриному сообществу — вызовом.
Едва вампиры вышли на крыльцо, дверь за ними сразу захлопнулась. Того, кто закрывал дверь, я со своей позиции видеть не мог, зато услышал, как он громко пожелал уходящим в ночь удачной охоты.
— Свет тебе в морду, — хрипло выругавшись, избежал сглаза «майор».
