— О, как! — театрально всплеснул руками Медяковый Штым, а потом вдруг резко убрал дурашливую улыбку с лица и злобно зашипел: — Не шушерь, меринос. Дела он делал. У тебя, меринос ты бакалайный, одно дело — папу Силой снабжать своевременно. Другие дела — стос поганый. Аль иначе думаешь? Мозгом-то?
И этот агрессивный выпад ничуть не смутил Дикого Урмана, напротив он как-то весь подобрался и ответил с достоинством:
— Мой незавидный статус требует смирения, и я, уважемый лечер, готов явить смирение. Но трамвайного хамства не потерплю.
Урман аж подпрыгнул:
— Незавидный, говоришь, статус. Так, так, так. То-то до меня слухи стали доходить, что силёнку копишь. Соскочить решил? Или на третье рождение намылился? Не рано ли?
— В самый раз, — самонадеянно ответил вип, выкрикнул какую-то тарабарщину на всё том же непонятном мне языке и поднял руку.
Но ничего не успел сотворить. Чуток, видать, могущество свое переоценил. Штым только бровью повёл, и вожак диких мигом был повержен. Рухнул на пол с переломанными руками и с переломанными ногами. Рухнул тряпичной куклой. И завыл от нестерпимой боли.
— На кого руку, сучонок, поднял, — злобно выдохнул Штым. Некоторое время дрожал от негодования, потом успокоился, откинулся на спинку, прикрыл глаза, сказал: — Стала кровь хитра — а только мы похитрей.
И стал тянуть Силу из содрогающегося Урмана.
Заворожено глядя на яркую дугу, в свете которой пламя догорающих свечей стало вновь чёрным, я стал дожидаться, когда всё это дело кончится. Должно же оно когда-то кончится, думал я. И уйти не мог. Мне нужен был Урман. Мне нужно было с ним договорить. Я должен был каким-то образом вытрясти из него информацию о том, где скрывается горбатый карлик. А так бы конечно бежал я от этой семейной склоки. Во всю прыть бы бежал и не оглядывался. Не люблю присутствовать при подобных экзекуциях. Не человек, удовольствия от чужого страдания не получаю. Никакого.
Вопреки моим ожиданиям, Штым набрался под завязку достаточно быстро, и трёх минут не прошло. Видимо, до этого уже кого-то из випов обнулил. А может, даже и ни одного. Когда дуга передачи между ними оборвалась, Урман остался лежать, где лежал, а Штым поднялся из кресла, не обращая на меня никакого внимания, дошагал до прострелянного дивана, грубым образом скинул на пол Хабиба и, по-стариковски кряхтя, сам растянулся.
Я дождался, когда личер успокоится, и, старясь не шуметь, подошёл к затихшему и на вид совсем уж какому-то дохлому Урмуну. Присел на корточки, энергично потряс его за плечо, а, когда он открыл глаза, поводил стволом кольта ему под носом, словно баночкой с нашатырём:
— Чуешь, дурилка, чем пахнет. Говори, где горбун, иначе, кердык.
— Шёл бы ты, дракон, — простонал Урман, кривясь от невыносимой боли. Потом с трудом приподнялся на локтях, нашёл взглядом до сих пор не пришедшего в сознание Хабиба и что-то тихо прошептал.
Дальше случилось чудное. Хабиб, до этого не подававший признаков жизни, вскочил с пола, как ужаленный, и, не приходя в сознание, с закрытыми глазами, подошёл к столу. Нашарил оставленную Урманом трость, ухватил её как дворник хватает ломик при колке льда и направился к спящему Штыму.
Мне это не понравилось, я проорал випу:
— Чего творишь!
И вырубил его коротким, но сильным ударом в челюсть.
Хотя он и отъехал, но это ничего не изменило, Хабиб послушно продолжил выполнение полученного приказа. Навис над безмятежно сопящим Штымом и замахнулся.
— Видит Сила, не хотел, — произнёс я и выстрелил, почти не целясь.
Трудно промазать, стреляя с пяти шагов, я и не промазал. Пуля Адлера вошла Хабибу под левую ключицу. Он качнулся, выронил трость и рухнул на Штыма. Застрявшее в теле Хабиба серебро стало стремительно разъедать плоть. Плоть зашипела, задымилась и стала смердеть.
— Хорошо, дракон, пульнул, — сказал личер, распахнув глаза. — Мастерски.
С брезгливой миной на лице отбросил от себя тело Хабиба, резко сел, громко зевнул и, почёсывая впалую грудь, пнул ботинком трость Урмана. Трость покачнулась. Он пнул её сильнее, и она покатилась по полу, каким-то непостижимым образом удачно преодолевая огромные щели между досками. Докатилась до своего хозяина, взлетела набалдашником вниз метра на три, почти под потолок, затем перевернулась и с жуткой силой вонзилась випу в грудь. Урман даже не охнул. Он не охнул, зато я, глядя на то, как расползается дымящееся пятно на груди упокоенного випа, воскликнул:
— И на кой хрен ты это сделал, Штым?
— Плохой он был испольщик, — доверительным тоном, как старому другу, ответил личер. — Ненадёжный. Короче, заслужил, поганец.
— Возможно, и заслужил, только он был мне нужен.
— Зачем это?
— Затем.
Штым зевнул так, что аж на слезу его пробило, растёр слезу эту одинокую по плохо выбритой щеке и сказал:
— Небось, дракон, хомма с него хотел стребовать?
— Откуда знаешь? — напрягся я.
— Как это откуда? Всё оттуда же. Силу берём по праву, память — в нагрузку. Чужие мыслишки — дрянь несусветная, спору нет, но иной раз бывает что и на руку. — Он пнул ногой дымящегося Хабиба. — Видишь, что без присмотра творят. Хулиганства безобразничают. А иной раз и в спину пырнуть норовят.
Переварив то, что он сказал, я осторожно поинтересовался:
— Надо понимать, ты теперь знаешь, где скрывается горбун?
— Ну а как же, дракон, конечно. Теперь-то.
— А поделишься?
Штым посмотрел на меня пристально, потом расплылся в подобии улыбки, оскалив кривые прокуренные зубы, и продекламировал нараспев:
Та Сторона алкает естества.
Но, словно море в шумный час прилива,
За волнолом плеснувши, справедливо
Назад вбирает Волны. Торопливо
От своего уходит торжества.
После чего восхищённо потряс головой:
— Да ты, дракон, типа того… витий.
— Угу, — кивнул я. — Витий. Только не я — другой. Так ты ответишь?
— Про хомма-то? Про хомма — запросто. Дворец ледовый знаешь?
— Недостроенный?
— Вот-вот. Там твой горбун. Иди, бери.
Ни доли секунды больше не желая оставаться в этом паршивом месте, я сразу потопал на выход. Но на пороге остановился, обернулся и сказал:
— Спасибо тебе, Медовый.
— Это тебе, дракон, спасибо, — ответил вновь растянувшийся на диване личер. — Ты спас меня.
— Ты первым, — напомнил я.
— Ну, коль так считать, то ты, дракон, тогда уж Воронцову скажи спасибо. Это он мне шепнул, где Урмана ловить. А так бы…
Штым не говорил, щёлкнул пальцами, свечи тут же погасли и сделалось темно.
