Глава 9
Ритуал чод
Музыкант говорил, что на море самые красивые закаты – разумеется, до тех пор, пока сам не отправился на закате в пасть Глубинному. Элджи не видел в этом закате особенной красоты. В облаках над морем тянулись кровавые полосы, наподобие пучков водорослей. Только водоросли в море колыхало течение, а облака – ветер. Элджи ненадолго задумался о том, что там, наверху, тоже может быть море. Тогда все они живут на дне, как морские желуди, облепившие камни. А ближе к поверхности плавают могучие и свободные существа…
Додумать ему не дал тычок в спину. Ткнул Дохляк, острыми костяшками пальцев, поэтому было довольно больно. Элджи оторвался от своих мыслей и опустил глаза.
У края расселины стоял Говорящий – по колено в желтой дымке, похожей на туман, наползающий иногда с моря. Дымка противно и резко пахла. У ног Говорящего лежал спасенный. Голова спасенного едва поднималась над желтой пеленой и совсем бы в ней скрылась, если бы Кимун и Риккардо не обматывали его веревками. Можно было просто швырнуть тело в Бездну, но Говорящему нравились длинные сложные ритуалы. Он даже заставлял Риккардо вязать специальные узлы, которые развязывались, если посильней дернуть за веревку. Риккардо раньше служил на кораблях и знал много узлов. Вообще Риккардо был неплохим парнем. У него даже была губная гармоника, но после истории с Музыкантом он сам подошел к Бездне и швырнул гармонику вниз. Теперь, должно быть, на ней играет Глубинный Бог. Эта мысль заставила Элджи хихикнуть, и он заработал второй тычок.
Самые красивые закаты бывали за несколько дней до и после землетрясений – это знали все. Поэтому, когда солнце прорвало облака и начало огненным шаром тонуть в море, Племя заволновалось. Однако Говорящий не торопился. Проверив узлы, он выпрямился и обернулся к Элджи. Ветер, усилившийся с приходом сумерек, трепал его космы. Говорящий протянул руку:
– Дай мне взглянуть на твою дудку.
Элджи совершенно не хотелось отдавать свирель, но рука словно сама потянулась и вложила костяную трубку в ладонь Говорящего. Тот повертел ее в пальцах.
– Серебро ты взял у бешенок. – Это не было вопросом. – Кость у Гремлина. – И это вопросом не было. – Ты хотел сыграть на ней мертвому-немертвому чужаку. Это непростая дудка. В ней сила бешенок и их Матери-Косатки и сила Племени и Глубинного Бога, она может призывать богов и говорить с мертвецами. Не думаю, чтобы простой рыбак, такой, как ты, мог правильно на ней сыграть. Я изменил решение. Я сам провожу чужеземца музыкой и сам принесу эту дудку в дар Глубинному.
Элджи страшно заволновался. Он вдруг понял, что все эти дни ему нестерпимо, до ужаса хотелось сыграть на костяной свирели. Это желание текло в его крови, как соль моря и зов Глубинного. Говорящий поднес дудку к губам.
Сознание играло с ним странные шутки. Он понимал, что заключен в собственном теле, и тело это сначала болталось по волнам вместе с лодкой – день, два, больше? Затем, когда лодка наткнулась на камни, вода потащила его в сторону, и вниз, и вверх, и снова вниз, и швырнула в водоворот, и оттащила от скал, и, наконец, занесла в рыбачью сеть. Он видел лицо выловившего его рыбака – плоское, невыразительное, узкоглазое лицо идиота. Он слышал его голос и даже чувствовал прикосновения его рук, легкие исторгали воду, горло делало глотательные движения, желудок переваривал пищу. И в то же время он находился совсем в другом месте.
Это было очень странное место.
Во-первых, там не было моря, но были горы.
Во-вторых, пещера и сидевший в ней монах.
В-третьих, лицо монаха, и это самое удивительное. Плоское, смуглое и узкоглазое, оно совершенно походило на лицо спасшего его рыбака, как будто монах и рыбак были близнецами или, может, отцом и сыном – определить возраст по этим монголоидным чертам он не мог.
«Итак, отсечение корня самого ума, отсечение пяти омрачающих ядов, отсечение крайностей и измышлений в медитации, отсечение тревоги, надежд и страхов в действиях, а также отсечение гордыни составляют истинный смысл практики чод, поскольку все это есть отсечение, – сказал или подумал монах, доставая из пустоты позади себя маленький барабанчик и костяную трубу, на одном конце отделанную серебром. – Принеси свое тело в жертву демонам, и обретешь пробуждение. Да начнется Красное Пиршество».
Тут он поднес трубу к губам и громко затрубил. Голова его раскололась, и из головы вышла женщина с саблей в руках и узорами на лице. Эта женщина принялась отрубать монаху руки и ноги, а затем выпустила кишки. Оглянувшись на незримо присутствующего Колдуна, она сделала приглашающий жест, словно хотела, чтобы он угостился останками монаха. Видимо, его она и сочла тем демоном, в жертву которому йогин решил принести свое бренное тело.
А затем в ледяном воздухе гор отчетливо и сухо прозвучал голос Хантера: «Ты упрямый парнишка, и даже с проломленной черепушкой что-нибудь да сообразишь».
– Если я не могу починить свое тело, – сказал сам себе Колдун в опустевшей пещере, откуда исчезли и монах, и женщина с саблей, – значит, мне надо заполучить чужое.
И вот тут он впервые почувствовал, как забрезжил – едва-едва, сквозь размолотые в кашу нервные окончания, кровь и кость – его дар.
Этого слабого огонька едва хватило на то, чтобы заронить в сознание идиота с лицом тибетского святого мысль о дудке-ганлине. Идиот должен был думать, что сам непременно хочет соорудить эту дудку и сам желает в нее подуть. А затем, когда все уже было готово, демон-Колдун испугался. Что, если мозг идиота окажется таким же негодным инструментом, как его изломанное тело? Надо было найти кого-то еще. И кто-то быстро нашелся – человек с бледными глазами и коричневой морщинистой кожей, вождь убогих обитателей острова. Он и сам обладал слабым даром телепатии, поэтому подсадить мысль о дудке в его сознание оказалось куда легче, очень легко. Колдун обрадовался. Хоть тело вождя и не было таким молодым, как у идиота-монголоида, зато мозг вполне способен был вместить более мощного телепата. Оставалось лишь проверить, подействует ли древний шаманский ритуал.
О том, что случится с его собственным телом и с тем, кто подует в ганлин и призовет демона, он старался не думать. В конце концов, монах в его видении хотел потерять себя, слившись с пустотой. А разве он не есть пустота?
…Говорящий поднес дудку к губам, и тогда Элджи прыгнул. Выхватив свою свирель, он перескочил через Курящуюся Бездну – которая, по сути, была лишь узкой расщелиной – и ловко, как ящерица, пополз по отвесной скале на той стороне. Дудку он держал в зубах. Вслед ему полетели камни. Один стукнул в плечо, другой задел макушку – но скоро Элджи был уже высоко, и камни не долетали. Там, в вышине, где только скалы, и ветер, и беспокойно орущие чайки, он уселся на узкий каменный карниз и поднес свирель ко рту. Он дунул, прижав губы к скрученной серебряной полоске и чувствуя на языке привкус металла и крови… и ничего не произошло. Звука не было. Зато в глубине, под землей и под морем, раздался чудовищный вздох.
Глава 10
Лаз канивра
Саманта оперлась о стул и сумела подняться на ноги.
