И вдруг в комнату вошел Доцент!
Первой мыслью Музыканта было: предательство! Его подставили, обманули, как ребенка! Кравченко только усыплял его бдительность, придумывая этот заговор, а на самом деле собирался сдать его Штабу. Кое-кто из собравшихся, видимо, подумал так же, потому что по углам уже защелкали затворы.
Вот сейчас, представил себе Музыкант, прикидывая, куда ему броситься при первом же выстреле, вслед за Доцентом ворвутся его гвардейцы, оставшиеся близнецы Васяни и Пашика. Кравченко, похоже, на его стороне. Эх, не зря он предупреждал снайпера, что тому остается лишь решить — доверять или нет. Как монетку кинуть, как игральный кубик отправить в недолгий бег по столу, как случайную карту из колоды вытянуть… Ну что, Музыкант, доигрался с доверием? Эх, дурак. Не умел ты в людях разбираться и, видимо, никогда уже не научишься…
Доцент поднял руки и продемонстрировал всем, что оружия в руках нет.
— Мир, — хрипловато сказал он. — Мир, и давайте поговорим спокойно. Вполне возможно, что нам по пути.
— Да? — подозрительно спросил Сережка Тайлаков. — Чем докажешь? Может быть, на самом деле дом давно уже оцеплен. И твои люди только приказа от тебя и ждут?
— Мое слово, — вместо Доцента ответил Кравченко. — Извините, я сам решил его позвать, никого не спросив, так что даю слово: он может нам помочь. Или хотя бы не будет мешать.
— Ну уж нет, — не согласился с ним Доцент. — За себя мне и слово давать.
Они некоторое время смотрели друг на друга, словно в гляделки играли.
— Я сам могу за себя сказать, — добавил штабист.
Тогда Данил Сергеевич отступил.
— Я уже говорил Олегу, — Доцент показал на Музыканта, — что есть только одна вещь, которой я по-настоящему не хочу: чтобы люди вцепились в глотку людям. У вас есть замысел, и, похоже, вы готовы отстаивать его с оружием в руках. Чтобы люди снова не пошли против людей, как это уже было несколько лет назад, я хочу разобраться. Ну и, конечно, если вы собрались что-то сделать, я бы предпочел быть в курсе этого.
— Чтобы проконтролировать, — пробормотал потихоньку Олег.
Доцент его все-таки услышал.
— Совершенно точно, — спокойно сказал он. — Чтобы проконтролировать. А то некоторые любители иметь свое очень особое мнение и рьяно воплощать его в жизнь нарубят таких дров, что потом ввек не исправишь. Так что давайте спокойненько поговорим и попробуем найти общий язык. Я правильно понимаю, Олег, что дело в той самой крысе?
— Да, — кивнул Музыкант, — Данил Сергеевич, — окликнул он Кравченко, — мы еще кого-то ждем?
— Пару человек. Но им я потом, если что, сам расскажу.
— Вот и хорошо, — вмешался Доцент. — Сначала будет говорить Олег, затем я. Мне тоже нужно кое-что вам рассказать. Может быть, даже, — он сделал паузу, — покаяться. Но — потом. Олег, тебе слово.
Штабист присел в оставшееся свободным кресло и прикрыл глаза. Музыкант вспомнил, что еще перед тем как спуститься в подземные тоннели и начать охоту за Флейтистом, которая и привела к тому, что все они собрались в квартире Данила Сергеевича, Доцент выглядел так, будто в любой момент готов уснуть. А ведь потом была долгая дорога, бой с крысами, затем он должен был выйти к своим и помочь выбраться Васяне, и еще, наверное, начал поиски Олега… И вряд ли все это время Доцента могла отпустить война. Так что удивительно было, как он вообще держался на ногах и мог разговаривать.
— Хорошо, — начал Музыкант. — Тогда слушайте.
И он еще раз рассказал всю историю от начала и до конца.
— Вот так, — подытожил Кравченко, когда рассказ Олега закончился. — Если верить Олегу — а лично я считаю, что не верить ему у нас нет никаких оснований, — крысы, как и мы, не являются монолитным обществом. Они совсем не единая масса, как мы привыкли о них думать. И часть из них просит у нас помощи. Если угодно, пощады просит. Олег думает, что мы можем на это пойти, и если быть честным, то я с ним согласен. Тем более что все, чего им нужно, — это уйти. Надеюсь, что все, кто здесь собрался, поддержат нас и помогут.
— Погоди, — поморщился Доцент и, сняв очки, почесал дужкой переносицу.
Пока Олег рассказывал о своем общении с крысой, он пару раз бросал взгляды на штабиста. Каждый раз ему казалось, что тот все-таки уснул. Но даже если это так и было, Доцент сумел вовремя проснуться.
— Погоди, — повторил он, — Олег, ты говорил только о себе. Почему ты ничего не сказал о других? О тех, кто был до тебя. О Сверзине?
— Откуда ты знаешь… — удивленно начал Олег.
Кравченко тоже явно хотел спросить то же самое. Остальные заинтересованно посмотрели на Музыканта.
— Сейчас все объясню, — ответил Доцент. — Ты говори, говори, я потом добавлю.
— Значит, так, — сказал снайпер. — Крыса рассказала мне, что еще раньше встречалась с другими людьми. Разговаривала с ними. Сверзин Лев Федорыч — кое-кто из вас его знал — был одним из них. Крыса, она… Хорошо она отзывалась о нем.
Голос Олега дрогнул. Сверзин погиб. Исчез. А скоро может не стать Флейтиста.
— Потом Сверзин пропал. Обещал прийти и не пришел. Больше я ничего не знаю.
— Да, — подтвердил Кравченко. — Мне Федорыч тоже рассказывал о говорящей крысе. Но он не успел рассказать ничего конкретного — просто обмолвился: вот, мол, было такое. А потом не стало Федорыча, и никто не знает, что с ним случилось.
— Я знаю, — явно через силу произнес Доцент. — Его убили. По моему приказу.
— Почему? — только и сказал Кравченко. — Чем он тебе помешал?
Музыкант не сказал ничего. Просто смотрел на сидящего в кресле человека, смотрел и ничего не хотел говорить. Вот что ты имел в виду, Доцент, когда говорил о покаянии? Да, если по твоему приказу казнили одного человека, рискнувшего установить контакт с врагом, то мне, можно сказать, повезло.
— Он пришел ко мне, — продолжал штабист, — и все рассказал. Как встретился с крысой, как выяснилось, что она умеет разговаривать, как он удивлен и рад, что есть хоть какая-то перспектива, пусть слабая, но надежда, что мы сумеем найти общий язык… А я испугался. Да, — с каким-то вызовом повторил он, — испугался. Мы все живем этой войной, крысы — это враги, мы все это знаем. Мы их убиваем — они убивают нас. Вся наша жизнь уже давно рассчитана именно на это. Менять что-либо — это так трудно. К тому же не было никаких гарантий, что крыса не обманывала Сверзина. Но он так восторженно говорил о ней, и я подумал, что она могла как-то повлиять на него. Загипнотизировать. Внушить что-то. Тогда я еще не знал ни о какой флейте, и я приказал паре верных людей сделать так, чтобы Лев Федорыч исчез. Вот он и исчез. Все. Конец истории.
Он замолчал.
Значит, так, устало подумал Олег. Ты покаялся — теперь нам определять меру покаяния? Судить тебя?
Доцент словно прочитал его мысли.
