Водитель прижался к правой обочине. Остановился.
– Так, аккуратно вытаскиваем Рауля… – распорядился Антон. Но водитель не пошевелился.
– Вытаскивайте сами, – сказал он тяжело. – Я поеду дальше и уведу их далеко. Эти места я знаю. Носилки в багажнике. Я уеду на запад, а вы идите к морю. Там деревня.
Таманский увидел, что парень прижимает к груди руку. Из-под плотно сжатых пальцев пробивалась кровь.
75
В Буэнос-Айрес возвращались уже вечером, почти в полной темноте.
Антону удалось уговорить какого-то индейца отвезти их в город. Старик спрятал деньги в карман поношенных брюк и ушел в сарай, который, видимо, служил ему гаражом. Изнутри донесся рык, потом выстрел, потом все стихло.
– Он там кого-то убил? – спросил Антон Таманского.
– Меня не спрашивай.
Через некоторое время рык повторился. Поднялся до рева, потом стал стихать и перешел в голодное урчание. Вспыхнул свет, и наружу выехал, покачиваясь на рессорах, здоровенный пикап. Машина постоянно норовила заглохнуть, и индеец часто подгазовывал.
– Ого, – прошептал Таманский. – У моего деда такая стоит. В деревне. Только не заводится уже. Лет сто.
Антон легко запрыгнул в кузов, подал Косте руку.
– Залезайте.
Автомобиль тронулся. Его подбрасывало и трясло даже на самых мелких камешках. Косте приходилось цепляться за поручни изо всех сил, чтобы не вылететь наружу.
– В город нас не пустят, – прокричал Антон, стараясь перекрыть рев двигателя. – Попробуем обойти блокпост.
– Не проще ли было пересидеть в деревне?
– Нет.
Таманский пожал плечами.
– Мне нужно домой, – неожиданно для самого себя сказал он.
Антон кинул на него непонимающий взгляд.
– Я имею в виду… – замялся Таманский. – Туда… Где я жил… в Буэнос-Айресе.
Ракушкин молчал, ожидая продолжения.
– Там меня ждут.
Костя вдруг понял, что слово «дом» у него теперь ассоциируется только с одним местом. С квартирой Маризы.
– А кто вас ждет дома? – спросил Ракушкин и поправился: – Я имею в виду в Союзе.
Таманский задумался.
Машина вышла на шоссе. Трясти стало меньше. Холодный ветер забирался под пиджак. Костя поднял воротник, скрестил руки на груди, чтобы хоть как-то согреться.
– Да никто…
– Жена? Дети?
– Детей нет. И не будет. Жена… – Костя пожал плечами.
– Понимаю. А тут?
Костя молчал. Ракушкин внимательно разглядывал его лицо.
– А знаете, – вдруг сказал Антон, – может ведь случиться, что… Что вы умрете. Погибнете.
Таманский посмотрел в глаза Антону.
– Понимаете, о чем я говорю? В Аргентине вот-вот разразится гражданская война. И мало ли что может случиться. Вы и сами отлично понимаете, что будет, если вы просто не вернетесь. Но если вы погибнете, все получится иначе.
– А ведь может случиться так, что и тела не останется… – пристально глядя Ракушкину в глаза, сказал Костя. – Граната там…
– Или болото, – кивнул Антон.
Пикап подкинуло на какой-то яме. Костя сильно ударился затылком.
– Черт!
– Уже недолго. По моим прикидкам, скоро будет блокпост.
И действительно, индеец вскоре остановил машину. Пикап затормозил с диким скрежетом, пару раз дернулся и застыл. Фары погасли. Дорога погрузилась в темноту.
Ракушкин выскочил из кузова, следом выбрался Таманский. Они отошли от дороги подальше.
– Почему он стоит? – шепотом спросил Костя у Антона.
– Пережидает, – ответил Ракушкин. – Может быть, думает, что свет фар могли заметить с блокпоста. Не знаю.
Антон двигался в полной темноте, будто у него были глаза кошки. Шел уверенно, перепрыгивал через ямы, обходил препятствия. Таманский же путался в траве, то и дело спотыкался, чертыхаясь, падал.
– Сколько вы знаете примет? – вдруг поинтересовался Антон.
Таманский растерялся.
– Не считал. Кошки там, черные… Перед грозой утопленники всплывают.
– Понятно. Вот вам еще одна, современная. Если города не видно, значит, в стране переворот. – Ракушкин тихо засмеялся.
– Не понял.
– Зарева нет. Такой огромный город, как Буэнос-Айрес, всегда оставляет в небе зарево. Улицы, дома, вывески. А сейчас – нет.
Таманский хмыкнул.
– А вот я знаете что про кошек слышал… – Начал было он, но тут едва заметный силуэт Ракушкина нырнул вниз, а в лицо Косте ударили яркие огни.
– Стоять на месте! – заорал кто-то. – Руки за голову! Руки за голову!
Таманский, ослепший и испуганный, заметался. Дернулся в одну сторону, в другую. Отовсюду бежали люди и слепили яркие огни.
– Стоять!
Что-то твердое с хрустом вломилось ему в подбородок. Из глаз посыпались искры, и Костя рухнул на спину, закрывая голову руками от ударов, которые сыпались на него, казалось, со всех сторон.
– Лежать!
Его пару раз пнули, потом перевернули на живот, скрутили руки за спиной. После этого кто-то ухватил Таманского за волосы и заломил голову назад. Яркий свет ударил в лицо.
– Я советский гражданин, – прохрипел Костя. – Вы не имеете права!
Ему тут же сунули кулаком в зубы. Рот наполнился кровью.
Вокруг лопотали по-испански. Таманского быстро и сноровисто обыскали. Выгребли из карманов какую-то мелочь, документы и пистолет. За последнюю находку Костя получил еще пару пинков под ребра. Наконец его подняли под локти и куда-то поволокли. Он пытался идти сам, но после хорошо поставленного удара под ребра больше не рыпался и висел мешком. Таким же мешком его бросили у колес машины и оставили.
Таманский, повозившись в пыли, сумел сесть и прислониться спиной к колесу. Огляделся. Рядом стоял солдат с американской винтовкой и фонарем. Около переднего колеса лежала еще одна человеческая фигура, грязная, в крови и свернувшаяся калачиком.
– Антон? – позвал Таманский.
Солдат что-то рявкнул и пнул Костю в бок.
– Молчу, молчу… – пробормотал Таманский.
Он осматривался кругом, стараясь запомнить все. Машины, форму солдат, все, что попадало в небольшой круг света от фонарика постового.
Наконец к Косте подошел офицер. Он присел на корточки напротив Таманского и рявкнул:
– Имя!
– Константин Таманский. Я советский гражданин.
– Марксист?!
