– Когда? – поинтересовался Костя. Он с утра чувствовал себя неважно. Странное, неприятное предчувствие тревожило его. Ощущение чего-то непоправимого, неумолимо приближающегося.
– Совсем в другом месте, – соврал Ракушкин. – И в другое время.
– Скажите, Антон, а вам бывает страшно?
Ракушкин внимательно посмотрел на Костю.
– Конечно, бывает. Всем бывает страшно.
– А чего вы боитесь?
– Того же, что и все остальные.
– Тюрьмы? Смерти?
– Нет. С чего мне бояться тюрьмы? Тюрьма – это лишение свободы, точнее, какой-то ее части. Строгое подчинение режиму и внутренним законам. Все на зоне делится между двумя полюсами: охрана и лагерные авторитеты. Во всех тюрьмах мира… все одно и то же. Не скажу, что это приятно, но бояться тут нечего. То же самое и со смертью. То, чего не избежать.
– Тогда чего же вы боитесь?
– Меня пугает неопределенность. Когда неизвестно, чего ждать, я начинаю нервничать.
– А сейчас?
– Сейчас? – Ракушкин улыбнулся. – Я знаю, что будет, и, следовательно, не нервничаю.
– Хорошо вам.
– А вы о чем думаете, Константин?
– О Маризе. Аргентине. Обо всем…
– Мариза – это та девушка, про которую вы мне говорили?
– Да. Я думаю, что самое трудное в жизни – это проблема выбора. – Таманский вздохнул и потер ладони. – Надо же… руки взмокли. Никогда такого не было.
– Не волнуйтесь, Костя. – Ракушкин выглянул в окно. – Никакой проблемы выбора не существует.
– Почему?
– Потому что всегда найдется человек, который решит за вас. Возможность выбирать самому – настолько большая редкость в нашем мире, что бояться ее нельзя. Ею надо наслаждаться. Помните, я говорил, что знаю, что будет?
– Да… Но…
– Так вот, – Антон засунул за пояс пистолет. – Сейчас будет штурм. – Ракушкин кинулся к двери, ведущей на лестницу. – На нас вышла одна из поисковых команд! – крикнул он следующему за ним Косте. – Они точно еще не знают, что он тут…
– Может, обойдется?
– Вряд ли! Ребята Моралеса за эти дни напряглись дальше некуда.
– Я не понимаю…
В этот миг внизу оглушительно грохнуло. Дом тряхнуло. С потолка тонкими струйками посыпалась побелка.
– Ого! – Антон подскочил к узкому окошку, выходящему на улицу. Внизу за машинами прятались какие-то люди. Штурмовые винтовки, зеленая форма. Армия.
Снизу раздался еще один взрыв.
Ракушкин выбил стекло и несколько раз выстрелил. Какой-то резвый мальчик в зеленой форме упал, раскинув руки. Через несколько секунд по окну ударила автоматная очередь. Антон отскочил за стену.
– Ломают дверь. Насколько я понимаю, это поисковая команда. Вряд ли они попытаются взять нас своими силами. Скорее всего просто блокируют и будут ждать подмогу.
Снизу доносилась разрозненная пальба.
– А что же тогда делать? – крикнул Таманский.
С внутренней площадки они держали подходы к лестнице.
– Те, ради кого это все затевалось, не станут дожидаться… Если они не появятся в течение минут пятнадцати, надо будет уходить. И тащить с собой Бруно. А не хотелось бы… – Ракушкин отошел в глубину помещения, чтобы видеть через окно дальнюю сторону улицы. – Вы принимали сегодня тот порошок, Константин?
– Да, – ответил Таманский. Его голос звучал как натянутая струна.
– Очень хорошо, – похвалил его Ракушкин. – И очень вовремя…
– Почему?
Вместо ответа Антон поманил Таманского рукой.
– Смотрите…
За осадившими вход армейцами, не скрываясь, шли люди. Пара десятков вооруженных головорезов и… Таманский прищурился. Эти парни словно расплывались, терялись в воздухе. Пятеро в серых, развевающихся плащах.
– Что это?
– То, что нам нужно. – Ракушкин перегнулся вниз через перила лестницы. – Моралес! Приготовиться!
Снизу что-то неразборчиво ответили.
– Костя, я вниз! – Антон, пригибаясь, чтобы уйти под простреливаемым окошком, нырнул в провал лестницы.
Таманский подошел к окну-бойнице и осторожно выглянул наружу. Армейцы вели себя более чем странно. Они словно бы не видели вооруженных бандитов, что приближались к ним. Сам не понимая, что делает, будто ощутив неслышимый зов, Костя пригнулся, миновал окно, двинулся вслед за ушедшим далеко вниз Антоном, но тут с улицы донеслись выстрелы. Таманский вздрогнул, обернулся… Армейскую поисковую команду расстреливали в упор, словно стайку слепых щенков.
Внизу Антон вырывал автомат из рук Педро Моралеса.
– Я сказал, не стрелять! Не стрелять, я сказал! – зло рычал Ракушкин в трясущееся лицо.
– Они же их как котят!.. – Моралес, прежде невозмутимый, равнодушный и хладнокровный, сейчас покраснел, взмок и дрожал всем телом. Он цеплялся за оружие, как утопающий за соломинку. —Я сам, я видел!
– Ты где должен быть?! Где должен быть?! – рявкнул Антон. – Отвечать!
– В комнате, под лестницей…
– И что ты должен делать?
– Ждать!
– Тогда какого черта ты тут делаешь?! – заорал Ракушкин, схватив аргентинца за шиворот. – Пошел на боевой пост, скотина!!!
Удивительно, но на Моралеса это подействовало, и он исчез в темноте коридора, ведущего к лестнице.
Остальных бойцов уже не было видно.
– Идиот, решил посмотреть, с кем будет иметь дело, – проворчал Антон подошедшему Косте. – Так насмотрелся, что чуть все дело не завалил. – Ракушкин осторожно выглядывал в небольшую бойницу.
Снаружи донеслось несколько хлопков.
– Добили раненых, – прокомментировал Антон. – Сейчас сюда полезут. Давайте-ка, Константин, займем свое место. Зря вы спустились. – Он посмотрел Таманскому в лицо. – Что? Накрывает?
Костя кивнул. Он чувствовал неладное, чувствовал, как дрожит каждая мышца, каждый нерв натянут как струна, и вот-вот зазвенит неслышным звоном паники.
– Поймите, Константин, это всего лишь люди. Просто очень сильно изуродованные, но все-таки люди.
– Я знаю, – выдавил Таманский. – Знаю.
– А значит, их можно убить. Помните об этом. Можно убить! – Ракушкин прислушался. – Бегом!
Таманский развернулся и на ватных ногах, оскальзываясь на битом стекле, побежал к лестнице. Там, в темноте, ухватившись за холодные металлические перила, Костя ощутил, как отпускает его непонятная сила, неслышный зов, тянувший его на улицу. Таманский встряхнулся и заторопился вверх.
Бойцы вошли внутрь.
