Потом я быстро подал на стол, не забыв положить на приличной дистанции от Светланы любые режущие предметы. Мне совсем не хотелось, чтобы она перерезала себе вены или мне глотку во время трапезы, которая предполагалась быть праздничным ужином. Накрывая на стол, я старался ни на секунду не выпускать ее из поля зрения. Да и во время еды я не отводил от нее взгляда.
Светлана некоторое время молча ела, время от времени поглядывая на меня, словно проверяя, здесь ли я еще. Я почувствовал, что молчание слишком затянулось. Оно уже начало действовать на нервы даже мне. Поэтому я выбрал наиболее безопасную тему из имеющихся и спросил:
– Как тебе ужин? Я его сам приготовил, почти без помощи автоповара, – и внимательно посмотрел на нее, ожидая ответа. Подсознательно я чувствовал, что если она мне сейчас не ответит, если замкнется на себе и своих проблемах, то тогда ей прямая дорога к психиатрам, и скорее всего на весь остаток жизни. И тогда я ничем не смогу ей помочь.
– Все было чудесно, – тихо ответила она, не отрывая взгляда от тарелки.
– Я очень рад, что тебе понравилось. Я очень старался.
– Это все правда чудесно.
– Если ты не против, то теперь я и дальше буду готовить еду. За то время, пока я жил один, я здорово научился готовить. К тому же моя мама была прекрасной поварихой и многому меня научила в детстве. А папа, он был врачом, научил меня, как готовить диетические блюда, которые надо есть, скажем, людям, которые выздоравливают после операции или тяжелой болезни.
Да, плохой из меня собеседник. Светлана неожиданно вновь зарыдала, а я даже не знаю отчего. Оттого ли, что упомянул о будущем, которое ей сейчас видится в темных красках, или… Стоп! Она заплакала, когда я упомянул про родителей. Может, с ее родителями случилось что-то страшное, какая-то авария, например, в которой она винит себя? Потому и смерть Эда она восприняла столь близко к сердцу? Надо бы навести справки, чтобы в будущем никогда не затрагивать эту больную для нее тему. И еще я упоминал болезни! Это, очевидно, тоже что-то значит.
Я обошел стол и обнял ее.
– Что с тобой? – спросил я.
– Ничего, – ответила она и попыталась удержать слезы, однако это ей не удалось, и слезы потекли с еще большей силой.
– Что я такого сказал, что заставил тебя плакать?
Она даже не смогла ответить мне и просто уткнулась лицом в грудь, как сегодня днем на диване. Что же, черт возьми, происходит с ней?
Я погладил ее по голове и сказал по наитию:
– Это что-то связанное не только с Эдом?
Она вновь не ответила мне, продолжая плакать в мою жилетку.
– Что-то связанное с твоими родителями?
Светлана кивнула и расплакалась еще сильнее. Да, сегодня у нее день слез. Но что же произошло с ее родителями такого, что сейчас она бьется в истерике от одного воспоминания об этом?
– Расскажи мне, что случилось с твоими родителями.
Светлана попыталась что-то сказать, однако затем вновь уткнулась лицом мне в грудь.
«Может, кто-то из ее родителей покончил жизнь самоубийством, бросившись с высотного дома, а она винит в этом себя? И теперь проводит параллель с тем, что было, и с тем, что произошло совсем недавно?»
– Не бойся. Расскажи, что связывает Эда и твоих родителей.
Она оторвала голову от моей груди и тихо сказала:
– Ты возненавидишь меня за это.
– Что ты! Как я могу возненавидеть человека, которого без памяти люблю? – совершенно искренне воскликнул я.
– Я такая же, как мой отец, – ответила тихо Светлана и вновь уткнулась мне в грудь.
«Может, ее отец убил свою жену в ссоре из-за ребенка?» – подумал я. Я так задумался, что едва расслышал, как она сказала:
– Мой отец – Андрей Витько.
После этого она вновь уткнулась мне в грудь, словно ожидая моего решения.
Я сидел и тупо смотрел в потолок. Это имя должно было объяснить мне все, но я все равно не понимал, что оно объясняет. И внезапно понял. Андрей Витько – тот самый создатель чумы XXI века, человек, подаривший человечеству Красную Смерть.
– Тот самый? – уточнил я тихо.
– Да, – ответила Светлана, не поднимая головы.
Теперь все стало на свои места. У Витько действительно был ребенок, который остался в России с матерью, когда сам биолог уехал в Мусульманские Эмираты. Об этом ребенке я почти ничего не знал, поскольку он нас не интересовал. А этот ребенок рос, учился, получал профессию, и все это со страшным грузом сознания того, что его отец – самый страшный убийца из всех, какие только существовали на Земле.
Теперь я понял, почему Светлана была со всеми столь добра и мила. Она пыталась хоть как-то искупить то, что было содеяно ее отцом, сделав хоть что-нибудь приятное как можно большему количеству людей. Именно поэтому она так щедро дарит всем окружающим свое тепло. И именно поэтому она приняла так близко к сердцу самоубийство Эда – потому что его смерть опровергала ее убеждение, что она лучше, чем ее отец, что она несет жизнь людям, а на деле принесла только смерть любимому человеку.
И работает в ВОЗ она наверняка потому, что пытается хоть как-то искупить свою надуманную вину. Вот где собака зарыта. Да, такого я не ожидал.
Я погладил ее по голове и сказал:
– Это все прошлое. Его вина принадлежит только ему. Каждый человек отвечает только за себя. Он сделал свой выбор. – Я не знал, кого имею в виду, Эда. Витько или самого себя. – Ты – это только ты! Ты не отвечаешь за их дела, потому что это был их выбор. Но твой выбор – это не выбор, сделанный ими. Они принадлежат прошлому, а у тебя впереди будущее, а сейчас – настоящее. И ты должна жить. Научиться жить трудно, но можно.
– Я не смогу забыть их, – тихо сказала она, глядя в сторону.
– Конечно, не сможешь. И я не смогу. Это было бы недопустимо, но ты обязана жить, потому что в твоих руках будущее, которое может быть светлым, если ты этого захочешь. А если оно будет светлым, то не будет ли это знаком самих небес и сидящего там господа бога, что твоя вина прощена или, вернее сказать, что ее никогда не было? Ты не сможешь забыть их, но ты можешь жить с памятью. И должна сделать это. Запомни, Светлана… – Я на секунду прервался, снял с шеи свой старый армейский медальон и вложил ей в руку. – В твоих руках будущее!
– У тебя истинный дар убеждать, – тихо сказала она, крепко сжав в руке медальон, потом слабо улыбнулась. – Ты бы сделал блестящую карьеру, став уличным проповедником.
Это была полная победа! Если человек начал шутить, значит, он уже на пути к выздоровлению. Я улыбнулся и крепко обнял ее. И она не отстранилась, но еще крепче прижалась ко мне, так что я почувствовал биение ее сердца.
– Ты прав. Мое будущее в моих руках, и оно покажет, есть ли на мне та вина, которая мне кажется. И я буду жить ради этого будущего. И ради тебя.
