Орд хотел, чтобы Брамби судила группа присяжных из седых сержантов, а не вспыльчивых молодых младших лейтенантов. Разумное решение.
Я заколебался. Орг был на нашей стороне. А может нет?
Брэйс начал барабанить пальцами по синтетической поверхности стола. Жертва заворочалась в кресле. Пластыри на лице делали его похожим скорее на глубоководную рыбу, чем на крысу. Но больше всего в этот миг он походил на маленького кальмара.
– Вы согласны? – обратился ко мне Брэйс.
Неожиданно мне все стало ясно.
– Обвиняемый выбирает присяжных из унтер-офицеров.
У Брамби челюсть отвисла.
Начальник военно-юридического управления закрыл нижнюю часть лица ладонью, чтобы не видно было его улыбки.
Брэйсм от удивления поднял брови, потом кивнул. Он встал и выключил экраны.
– Очень хорошо. Дело будет представлено в суд. Предварительное слушание закончено.
Через минуту я и Брамби уже шли в сторону Страны пехоты.
– Присяжные из унтеров, сэр? – спросил он. Брови сдвинуты, веки ходят ходуном, словно дворники на переднем стекле во время ливня. – Надеюсь, вы знаете, что делаете.
Я повернулся, чтобы спросить у Орда правильно ли я понял его подмигивания, когда выбирал судьбу Брамби.
Но Орд исчез.
Глава десятая.
Судебный процесс над Брамби начался через неделю, в переоборудованной операционной, которая использовалась для вскрытия слизней погибших в бою. Здесь воняло формальдегидом. Я удивлялся, что Брэйс выбрал именно это место. Или он хотел сразу показать, что Брамби – мертвый кусок мяса. Нет, у Брэйса не хватило бы чувства юмора.
Космическая полиция – ВП
[21]
в версии Космических сил – несла охрану люка, как я подозревал, на тот случай, если осужденный попробует убежать в вакуум. А может для того, чтобы подавить хулиганскую вспышку солдат, которых представлял Брамби и я.
Восемь присяжных сидели по правую руку от нас. Каждый в форме сержанта класса А или ее аналоге. Однако тут не было никого в форме вооруженных сил Объединенных наций. Все носили три шеврона наверху и три внизу. Через службу записи файлов я узнал, что все они не только старшие ВСС
[22]
, но и тупые, как кирпичи. Свидетельский стул слева от судьи по административным правонарушениям
[23]
занимал полковник из Третьей дивизии, который не был юристом, но который ранее председательствовал в военном суде. Морской начальник военно-юридического управления – прокурор расположился за дюралюминиевым складным столом лицом к председательствующему офицеру. Брамби, его заранее назначенный адвокат и я сели за стол слева.
Защитник Брамби был армейским начальником военно-юридического управления, старше чем я, но в звании капитана. Он не слишком-то радовался тому, что я выбрал присяжных из унтер-офицеров, и тому, что его назначили защитников во время сто процентов провального дела.
Представление улик не оспаривалось, так как все было снято на голокамеру наблюдения. Снова и снова в замедленном режиме и на нормальной скорости слегка просвечивающий Брамби бил в зубы слегка колеблющемуся изображению Крысюка. Единственная проблема была в том, что провокационные комментарии Крысюка тонули в музыке квартета.
Появилась Мими Озейва и подтвердила, то что сказал Крысюк. Она явилась в накрахмаленном и негнущемся голубом комбинезоне. На одиннадцать тысяч людей, находившихся на корабле приходилось всего двадцать пилот посадочных модулей, двадцать вторых пилотов, и несколько запасных астронавтов. Поэтому, как думало большинство солдат на борту, пилоты были скорее техниками, нежели воинами.
Начальник военно-юридического управления, постукивая ручкой по верхнему краю своей записной книжки, поинтересовался у нее:
– Майор Озейва, вы утверждаете что сомнительные замечания, направленные в адрес действительного сержанта Брамби, спровоцировали его?
– Да, – кивнула Озейва. Она так ни разу и не встретилась взглядом с Брэйсом. Пигалица говорила, что Озейва и Брэйс были когда-то близки. Это раздражало меня. Я подозреваю, что сама идея о том, что Брэйс может наслаждаться жизнью, претила мне.
Конечно, ни о какой ревности по отношению к Озейве и речи не шло. Она была высокомерна и невозмутима в то же время упакованна по высшему разряду.
– Если бы с подобными словами обратились бы к вам, как вы отреагировали? Вы бы его ударили?
По моему, совершенно не юридическому мнению, не имело значения, даст ли миниатюрная женщина-техник по зубам кальмару Брэйса или нет. Работа Озейвы требовала, чтобы она хорошенько владела собственными эмоциями, чтобы ее ледяное спокойствие ей не изменяло. Правда, я должен был признать, что работа Брамби требовала того же самого. По крайней мере, не стоило ему бить морды во время завтрака.
– Возражайте! – прошептал я, наклонившись к защитнику Брамби. – Она ведь может сказать, что не ударила бы его!
Но адвокат только прошептал что-то неразборчивое.
Возможно, Озейва за свою жизнь никогда не била кулаком ничего, кроме кнопки катапультирования. Однако прежде чем ответить она задумалась, заерзала на стуле.
– Нет.
Начальник военно-юридического управления кивнул и уголки его рта расплылись в широкой усмешке.
Озейва улыбнулась ему так, словно он только что пригласил ее на выпускной бал.
– Я бы разбила тарелку о его голову.
Я взглянул на старшину присяжных заседателей – женщину из Траспортного корпуса. Мне показалось, что она улыбается.
Мне тоже пришлось прикрыть рот рукой, чтобы никто не заметил моей улыбки. Я видел, как у сидевшего в другом конце комнаты Брэйса побелели костяшки пальцев, когда он ухватился на спинку стоящего перед ним стула.
С другой стороны наша защита ничего не могла поделать. На голо было отлично видно, как зубы Крысюка улетели в чайную чашку Брэйса.
Защита ограничилась тем, что я зачитал рекомендации, которые написал Брамби, а так же сообщил о том, что он награжден «Пурпурным сердцем». Один из присяжных даже уронил слезу на отворот своего сержантского мундира морской артиллерии.
Сам процесс реституции был для военных в новинку. Слова о нарушенной психике сами по себе вызывали определенные чувства. Согласно обвинению, преступник все делал неправильно. С другой стороны мы выслушали дантиста Космических сил, который заверил, что Крысюк после «печального инцидента» будет иметь более здоровые, симпатичные зубы. Однако обвинение заявило, что жертва получила травму посредством насилия. Крысюк был «сильно травмирован психически».
