– Бывает, что и отпускают…
– Все! Такое здесь не пройдет! – решительно оборвал меня страж. – Твое последнее желание!
– Поговорить! – выкрикнул я, лихорадочно обдумывая, как вырваться из этой патовой ситуации.
– Что? – не понял ифрит.
– Мое последнее желание – поговорить, – пояснил я.
– С кем? – озадаченно переспросил ифрит. – С твоей спутницей?
– Нет! С тобой!
– И о чем же ты хочешь поговорить, человек? – презрительно усмехнулся страж.
– О тебе. – Я всеми силами пытался оттянуть тот миг, когда ифрит примется за исполнение своих прямых обязанностей. – Надеюсь, это желание не нарушает установленных тобой правил?
– Ммм, – покрутил в задумчивости головой огненноглазый страж, – вроде нет.
– Тогда в чем же дело?
– Я не понял, зачем тебе это надо?
– Я жутко любознательный, – объяснил я.
– Ты же все равно умрешь, – с недоумевающим видом усмехнулся ифрит.
– Ну и что? – Я пожал плечами. – Я погиб в своем родном мире и попал сюда. Кто знает, куда занесет меня в следующий раз?
– И ты сохранил свою память? – недоверчиво переспросил ифрит.
– Полностью, – подтвердил я.
– Тебе неимоверно повезло, человек, – задумчиво произнес страж.
– Если повезло один раз, почему бы не повезти еще?
– Хорошо, – решил ифрит. – Что конкретно ты хочешь услышать напоследок?
– Историю твоей жизни.
* * *
Отец-Огонь воссоединился с Матерью-Землей. Она застонала, прогнувшись от наслаждения. Ее плоть бурлила и плавилась, соединяясь с алчущей огненной стихией. Напор был так велик, что Земля была не в силах удержать его в своих недрах. В какой-то момент содрогающийся холм лопнул, и по его склонам потекла ликующая плоть Отца-Огня.
Я родился.
Вокруг плескались соединившиеся в безумном вихре вожделения, плавящиеся субстанции моих родителей. Я плыл в этом восхитительном, ласкающем кожу, сверкающем океане света и тепла. Снизу меня ласково поддерживали могучие длани моего отца, а сверху бережно прикрывала мать. А в зените – там, где материнская плоть не выдержала напора, – проглядывало багровое небо, исчерченное дымными полосами прошлых любовных безумств моих родителей.
Очень скоро отец, оставив частичку своей огненной плоти в моей колыбели, покинул меня. Да мне уже и не нужна была такая плотная опека. Я быстро рос, попутно исследуя все потаенные уголки моей восхитительной плавящейся купели. У меня появились любимые места. Например, базальтовая плита, на которой я частенько любил отдыхать. Мне казалось, что там меня нежно гладят руки моей матери, а в ушах звучит ласковая колыбельная песня, в которую иногда вплетаются басовитые нотки отцовского голоса. А иногда я нырял вниз и, скользя и кувыркаясь в извивающихся в глубине расплавленных струях, глотал особенно пьянящую здесь кипящую плоть моих родителей…
Очень скоро я познакомился с окружавшими меня соседями. Первый раз выбравшись из моего дома на поверхность Матушки-Земли, я довольно долго, ежась от пронизывающего холодного ветра, который не могли нагреть простиравшиеся в обе стороны от меня многочисленные жилища моих родичей, усердно выбрасывающие в багровые небеса столбы дыма и пара, изучал окружающую обстановку. Вверху мне не понравилось. Уж слишком неуютна и холодна была поверхность плоти моей матери. И, бросившись вниз, в терпеливо ожидающие меня ласковые огненные струи, я поклялся, что никогда не покину такой уютный родной дом.
А потом меня навестил старый и мудрый Коргасы, проживший уже не одну тысячу сезонов в ближнем ко мне высоченном и неприступном доме. Он объяснил, что моя колыбель не вечна и я, если не хочу пойти в приживалы к какому-нибудь родичу, должен ежедневно и ежечасно заботиться о своем доме, неустанно надстраивая его и укрепляя истончающиеся со временем стены. Коргасы показал мне, как использовать тот расплав, в котором мы все жили, как увеличивать или уменьшать давление пьянящих струй глубины, где я частенько пребывал в нирване наслаждения.
А вслед за этим вечно недовольным, безумно древним родичем меня навестила прелестная Мейлисынь. В ее присутствии время летело настолько незаметно, что лишь появлявшийся время от времени Коргасы мог вернуть нас к реальности. Этот старец решительно разгонял нас по своим гнездам и заставлял трудиться не покладая рук, пока кто-нибудь из нас не усыплял его бдительность и мы не сбегали тайком в его мрачный и неприступный замок-дом, где могли опять и опять предаваться безумствам, так свойственным молодости. Коргасы очень скоро вычислил наше тайное место свиданий и с шумом изгнал нас из своего жилища. Тогда мы приспособились встречаться на самой земле, убегая от неусыпного ока древнего старца. Очень скоро Коргасы надоело надзирать за нами, и он махнул рукой на наши безумства, напророчив напоследок, что, ведя подобный образ жизни, мы очень скоро превратимся в бездомных бродяг, шатающихся от жилища к жилищу и униженно просящих тамошних хозяев о ночлеге. А мы, как будто чувствуя, сколь мало времени отпущено нам, продолжали предаваться безумствам, проводя дни и ночи вместе.
Такая идиллия не могла длиться слишком долго.
Однажды утром я лениво плескался в огненной купели, готовя ту консистенцию расплава, что так нравилась моей возлюбленной, и ожидая, когда она с шумом бросится в мои объятия, продрогшая за время, потраченное на дорогу до моего дома. Я особенно любил эти моменты, ласково обнимая и согревая любимую. Но Мейлисынь почему-то необъяснимо долго задерживалась. Я начал с беспокойством поглядывать наверх и, когда уже совсем было решился двинуться на поиски шалуньи, на кромке моего жилища вдруг появилась черная фигура.
В первый момент я даже не понял, кто почтил меня своим присутствием. Но потом вспомнил, как Коргасы рассказывал, что за холодной пустыней, окружающей наши жилища, в местах, совершенно не пригодных для жизни, где плещутся невообразимые массы, проживает странная раса, называющая себя людьми. Именно представитель этой расы и находился у порога моего жилища. Я с любопытством уставился на новое для меня явление.
Незнакомец поманил меня пальцем, насмешливо улыбаясь.
Я решил проучить этого самоуверенного типа и плеснул в него расплавленной струей. Но, к моему изумлению, летящий расплав мгновенно остыл, на меня пахнуло обжигающим холодом, а затем на голову посыпались твердые обломки. Сверху же послышался издевательский хохот. Я нырнул в глубину от бомбардировавших меня обломков и, глотнув порядочное количество расплава, неожиданно вынырнул на поверхность, подняв одновременно огромную волну, которая должна была смыть и сжечь это жалкое существо, посмевшее издеваться надо мной. Однако наверху меня встретил совершенно иной мир. Моя магия вдруг оставила меня, вместо волны получился лишь жалкий шлепок, а с небес обрушился снежный буран. Этот ледяной вихрь в мгновение ока заморозил волнующуюся поверхность моей купели, а я оказался впаянным в застывшую поверхность какой-то окаменелости.
