Тем не менее, я киваю, словно и в самом деле разделяю мнение Молнина. Разговор сегодня, похоже, обещает быть интересным. Хотя бы потому, что мастер перформансов явно намерен не зацикливаться на детальном обсуждении своих произведений и выраженных в них великих мыслей.
— Но почему-то никому в мире не приходит в голову одна простая вещь: важно не то, что есть, а то, что может быть! — вещает мой друг Надий. — И каждому человеку важно освободиться от старой идеологии, если она способствует тому, что люди перестают вести трудные поиски истины и живут по принципу: как должно быть, так и правильно!..
Словно для того, чтобы перевести дух после столь длинного высказывания, Молнин хватает свой стакан и, символично продемонстрировав его мне в качестве “тоста по умолчанию”, делает еще несколько глотков.
Уже девять часов вечера, и снаружи начинает смеркаться — в этих широтах темнеет рано — но нас это не волнует, поскольку никто нас не ждет дома: перформансер, как и я, живет одиноким затворником.
— А, по-твоему, должно быть как-то иначе? —коварно интересуюсь я.
— Конечно, — незамедлительно откликается Геннадий. — Нам следует наконец признать, что на смену идее предопределенного будущего рано или поздно придет стохастическая, вероятностная модель развития цивилизации, и людям тогда придется пересмотреть все постулаты, выработанные за много веков прежних идеологических представлений…
Я откидываюсь на спинку своего стула и испытующе смотрю на человека напротив меня. Так-так, что-то становится слишком горячо… Уж не хочет ли он таким способом проверить меня как потенциального пользователя “регра”?
А может быть, это проверка с целью выяснения истинного интеллекта простого парня Алекса Винтерова?
— Слушай, Надька, кончай эту бодягу, а? — говорю я, наваливаясь грудью на столик. — Все равно я ни черта не пойму, что ты несешь… Давай лучше сменим пластинку?
Но Молнин завелся всерьез.
— Не-ет, так просто ты от меня не уйдешь! — грозит он мне пальцем. — Я вижу, ты пока еще не врубаешься в суть моей теории… А ведь кризис проявляется еще и в том, что нас долго приучали ходить вместе со всеми и не оглядываться по сторонам!.. Да, ходить проторенными дорожками действительно удобно. Есть определенный смысл в том, что каждый получает опыт и переживания других в готовом виде. Но!.. — Молнин воздевает в воздух указательный палец, как священник во время проповеди, и мне так и чудится, что он вот-вот обратится ко мне: “сын мой”. — Но теперь необходимо воспитывать в людях способность ходить по новым дорожкам. Ведь только так каждый из нас обретет способность выявить все новые и новые грани бытия и максимально реализовать свои способности…
— Например? — вопросительно поднимаю брови я.
— Например, возьми меня… Да, я известен как автор перформансов. — (Звучит, на мой взгляд, не очень скромно, но моему собеседнику сейчас не до скромности). — Но если бы пятнадцать, двадцать лет назад у меня по-иному сложились обстоятельства, то, возможно, сегодня я был бы врачом, художником или вашим коллегой по эмбриостроению… Что привело меня в мое нынешнее состояние таким, каким я есть? Стечение случайностей, не правда ли? Нагромождение множества условий типа “если бы” да “кабы”… И кто знает, может быть, осознание своего несостоявшегося, несбывшегося “я” и оказывает подспудное влияние на сознание человека, заставляя его мучиться и страдать от необратимости своего бытия. А теперь представь, что у меня была бы возможность управлять течением своей жизни, менять свой жизненный выбор и свои поступки. Разве тогда я не мог бы лучше реализовать свое “я”? И разве я, зная причины своего несостоявшегося счастья или состоявшегося несчастья, не смог бы достичь подлинного успеха? И разве сообщество таких, как я, не смогло бы тогда изменить само устройство мира?
— Ну не знаю, — осторожно произношу я. — Возможно, по большому счету ты и прав, но ведь это всё пустые слова, не так ли? Ты же так и не стал ни врачом, ни эмбриостроителем, а штампуешь пачками свои перформансы и ни о чем другом не мечтаешь!..
— А откуда тебе известно, что я не пробовал ничего другого? — хитро прищуривается Молнин. — Что, если моя нынешняя ипостась была обретена мной после многих творческих исканий?
— Да ну тебя к черту, Надька! — машу решительно я рукой. — Давай лучше выпьем за тебя! Такого, какой ты есть…
И поднимаю стакан с псевдоконьяком.
Мы пьем, но Молнин упрямо возвращается к теме нашего разговора.
— А теперь возьмем тебя, Алекс, — говорит он уже начавшим заплетаться языком.
— Только не за одно место, — шутливо ответствую я в духе простых парней-строителей, но перформансер лишь отмахивается от шутки, как от назойливой мухи.
— Возьмем то несчастье, которое постигло тебя и… твоих близких, пусть им земля будет пухом… Разве ты отказался бы от возможности вернуться в то время, когда они… когда вы все были живы-здоровы, чтобы не допустить того, что потом произошло? Ну скажи: отказался бы?..
Навалившись грудью на столик, он изучает мою физиономию с преувеличенным старанием, но я вижу, что он явно изображает из себя пьяного, а на самом деле, возможно, даже трезвее меня.
— Ну конечно, нет! — восклицаю я, для пущей наглядности вдарив кулаком по столику. — Черт возьми, что за дурацкие вопросы ты мне сегодня задаешь, Надий?.. Можно подумать, что ты — это сам господь бог во плоти и в действительности можешь оживить моих мальчиков и Ларису!..
В глазах моего собеседника что-то мигает, и он медленно говорит:
— К сожалению, нет, не могу… Но где гарантия, что когда-нибудь человечество не получит эту возможность? Представь, если кто-нибудь изобретет этакий “скульптор судьбы”, с помощью которого каждому можно будет изваять из своей жизни нечто достойное!..
— Вот тогда и поговорим на эту тему! — с некоторой долей мстительности за то, что меня водят вокруг да около, говорю я. — Советую тебе создать на эту тему очередной гениальный опус в жанре фантастики, а пока лучше расскажи, чем ты удобряешь свои хризантемы?..
И мы углубляемся в проблемы цветоводства.
Через полтора стакана изрядно захмелевший — теперь уже, кажется, на самом деле — служитель муз покидает столик, а бывший эмбриостроитель, оказавшийся более стойким к скверному алкоголю, задерживается в баре, чтобы осмыслить надвигающийся на нашу цивилизацию кризис.
Действительно, подумать мне есть о чем. Например, чем могут быть вызваны откровения перформансера Молнина — искренним стремлением помочь своему ближнему или же провокацией, розыгрышем с целью проверки?
Однако, вместо этого я почему-то вспоминаю один из опусов своего нового приятеля. Что бы там он ни твердил про свои прочие ипостаси, но надо признать честно: один перформанс у него — действительно выдающийся!
… По пустынной пересеченной равнине, испещренной кочками, ямами и булыжниками, движется в непогоду странная пара путников. Правда, идти может лишь один из них — но он безнадежно слеп. Поэтому, изо всех сил пытаясь преодолеть порывы ветра и струи дождя, бьющие навстречу, он то и дело падает, разбивая себе в кровь лицо и покрываясь синяками. Его спутник обладает зрением — но у него нет ног, и слепец катит его на примитивной коляске перед собой. Безногий пытается предупреждать своего товарища о неровностях пути, чтобы предотвратить его падения, но тот не всегда прислушивается к его советам… Так они идут день за днем, два никому не нужных, кроме своего спутника, существа. Каждый из них нуждается в помощи своего друга, и, возможно, именно это сплачивает их… Но однажды они приходят в город, где слепец покупает специальные сенс-очки и вновь обретает зрение. Однако, безногий, улучив момент, разбивает очки своего приятеля — он боится, что прозревший слепой бросит его…
