Он опять поморщился, и это получилось у него неожиданно очень выразительно.
— Бросьте, Теодор, — сказал он так, будто мы с ним были давними хорошими знакомыми. — Не надо обманывать самого себя… Деятельность ваша наносит огромный вред человечеству, и вы это прекрасно знаете.
— Ну какой вред, какой? — подался я в его сторону. — То, что наша Установка дает раскаявшимся шанс на исправление, а тем, кто приводит в исполнение приговор, — возможность избегать вынужденной жестокости по отношению к преступникам — это, по-вашему, вред?!.. То, что мы возвращаем людей обществу, а не калечим их бессмысленным тюремным заключением или варварским использованием на каторжных работах… я уж не говорю о смертной казни… — это тоже, на ваш взгляд, вред?!.. Подумайте сами, раньше любое убийство было как бы двойным, потому что сначала погибала жертва, а потом общество казнило преступника! На протяжении многих веков было так, и не могло быть иначе по той простой причине, что не было средств, способных менять прошлое!.. А возьмите мелкие правонарушения — кражи, мошенничество, хулиганство… Человек, совершивший по глупости одно из таких преступлений на заре своей молодости, потом на всю жизнь был обречен на то, чтобы быть преступником, потому что, отсидев один срок, он, в случае следующего конфликта с законом или органами правопорядка, нес более суровое наказание как рецидивист! Да и само пребывание в “зонах”, вместе с прожженными “авторитетами” преступного мира, неизбежно накладывало пагубный отпечаток на сознание и моральный облик осужденного… Так разве можно назвать вредной мою попытку изменить этот порядок вещей?
— Да, — невозмутимо сказал Лигум, — можно. Вы прекрасно расписали те плюсы, которые, несомненно, имеются в отношении применения регров для перевоспитания преступников… Но именно эти явные выгоды и делают вредной вашу затею. Потому что вы создаете опасный соблазн для человечества. Он заключается в том, что, рано или поздно, ваша деятельность выйдет из подполья и станет публично известной… И тогда каждый, кто будет стоять на пороге совершения преступления, будет уверен: добрые дяди-эдукаторы дадут ему шанс исправиться, так почему бы не испытать хотя бы однажды это сладостное ощущение вседозволенности?.. И тогда каждый, кто раньше боялся стать жертвой преступников, сможет избавиться от этого постоянного страха, а это приведет к перевороту в сознании людей… Слишком много соблазнов возникнет, а людей нельзя соблазнять, Теодор.
— И потом, — продолжал он, так и не дождавшись возражений от меня, — преступления ведь не всегда бывают такими, за которые законом предусмотрено наказание… Те изменения, которые неизбежно произойдут в людях после легализации регров, наложат отпечаток и на мораль, и на взаимоотношения между личностями. И тогда зло, которое вы так стремитесь отменить и не допустить, перетечет в иную сферу — в сферу нравственности… Вы не допускаете, что в мире может стать меньше убийств — но больше лжи? Будет свято соблюдаться заповедь “Не укради” — но станет больше прелюбодеяний? Не только святое место пустым не бывает, Теодор, но и место зла…
Я хмыкнул:
— А вы не противоречите самому себе, хардер? Ведь если допустить, что зло, как ртутные шарики, нельзя промокнуть тряпкой с поверхности стола, потому что оно так и будет перекатываться с места на место, дробясь и вновь собираясь воедино, так зачем тогда вы с ним боретесь? Лишь по инерции, чтобы уравновесить своими жалкими дерганиями некие вселенские весы?..
— Вы даже в образных сравнениях верны себе, Теодор, — упрекнул меня Лигум. — “Промокнуть тряпкой”… Не промокать надо, а уничтожать вашу зловещую ртуть!.. К счастью, человечеству давно известен способ, как это сделать… А вы так и будете ползать по столам с тряпочкой в руке — да еще хотите, чтобы вашему примеру следовали все остальные.. Ваша беда и ваше заблуждение состоят в том, что вы пытаетесь усидеть одновременно на двух стульях , чтобы и добро сотворить, и злу не навредить…
Я на секунду прикрыл глаза. Да, Ник был прав: с этими противниками бесполезно спорить… Как он там говорил?.. “Для них герой тот, кто идет на конфронтацию со злом и борется с ним до последнего, пока не уничтожит его в зародыше… Именно поэтому нам с ними никогда не договориться”… Может быть, и Киплинг в свое время предвидел подобные непримиримые противостояния, когда писал: “Запад есть Запад, Восток есть Восток, они никогда не встретятся”?.. Только не страны и даже не материки он имел в виду — разные этические системы, разные способы мышления…
— Ненавижу! — вырвалось вдруг у меня. — Ненавижу всех вас, считающих себя этакими сверхлюдьми, моральными суперменами!..
— Не вы один, — спокойно заметил Лигум. — Таких, как вы, набралась уже целая организация. Она называется Меч — впрочем, вы должны были о ней слышать по той простой причине, что сами числитесь в ее рядах…
Я с невольным любопытством покосился на него.
— И вас не смущает тот факт, что слишком многие вас ненавидят? — спросил я.
— Разве можно ненавидеть закономерность? — ответил вопросом на вопрос хардер. — А те отношения, что сложились между нами и… такими, как вы, вполне закономерны. Посудите сами, Теодор… Ведь и раньше, за всю многовековую историю человеческого общества в нем время от времени находились так называемые “чудаки”, которые начинали смотреть на мир не так, как все остальные. Слишком правильно. Слишком этично… Поначалу, когда их было мало, на них просто не обращали особого внимания, а раздавливали, если они имели несчастье попасться под ноги людской массе, прущей напрямую по бездорожью. Потом, когда их стало настолько больше, что их неприятный, раздражающий своей правдивой прямотой голос временами стал раздаваться буквально на каждом углу и на каждом перекрестке, большинству так называемых “обычных” людей уже приходилось считаться с ними… по принципу: не тронь дерьмо, чтобы не воняло…Однако реальная власть при этом все еще оставалась в руках представителей этого самого большинства, и они, на словах поддакивая и публично кивая в знак согласия с позицией “чудаков”, на деле все равно делали то, что хотели. Вспомните хотя бы конец прошлого века… Никто не высказывался публично в поддержку ядерных испытаний — но они проводились. Никто из власть предержащих не смел заявить во всеуслышание, что ему наплевать на загрязнение окружающей среды, — но по-прежнему строились в огромном количестве мусоросжигательные заводы, выбрасывавшие в атмосферу и на землю тонны всевозможных ядов, и по-прежнему сбрасывались на дно океана бочки с радиоактивными отходами, корпус которых мог быть разъеден морской водой уже через десять-двадцать лет после такого “захоронения”… А возьмите не очень давнее прошлое, когда ускоренное развитие науки и техники стало приносить плоды, которые лишь поначалу казались аппетитными, а на самом деле содержали в себе червяка, способного вырастать до размеров дракона!.. Осуждая генную инженерию, современные руководители в то же время давали добро на продолжение этих экспериментов в секретных лабораториях. Особо сознательная общественность протестовала против непродуманного создания систем искусственного интеллекта — а они поощряли тайные разработки в этом направлении. Пресса поднимала вой по поводу жестокости отдельных научных экспериментов — а в смоделированном под землей звездолете под наблюдением ученых сменяли друг друга поколения членов “экипажа”, якобы осуществлявшего сверхдальний космический полет!.. И таких примеров — масса… Но теперь, когда те, кто раньше представлял собой социальную аномалию, стали единой и могущественной силой, способной реально влиять на развитие человечества, люди, когда-то правившие бал, осознают, что утратили власть, и это не может не наполнять их ненавистью к нам, хардерам. Вот они и сопротивляются нам — и чем меньше их остается, тем ожесточеннее… Но это безнадежное сопротивление, поймите, Теодор.
