Борис покачал головой:
— Нет, не выезжаем. Вообще-то, я здесь оказался случайно. Как древнегреческий «бог из машины». Хотя, если бы эти молодчики успели произвести тебе вскрытие на живую, не исключено, что нас бы тоже задействовали... Мы ведь должны быть там, где погибают люди. Потому что всегда есть надежда спасти их...
Где-то снаружи на поверхности послышался вой сирен, люди стоявшие вокруг нас, сразу куда-то заспешили, а мой собеседник сказал:
— Ну, ладно, Альмакор. Сейчас тебе будет не до меня, потому что с тебя будут снимать показания. Как с потерпевшего, разумеется... Вот мои координаты, — он достал из нагрудного кармана визитную карточку со зловещей эмблемой Профилактики — черепом, перечеркнутым крест-накрест в виде буквы «X» красными линиями — и протянул ее мне. — Если надумаешь принять мое предложение, звони в любое время.
— Я подумаю, — пообещал я.
Часть II
ПРОФИЛАКТИКА
Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно спасти.
Иосиф Бродский
Глава 1
В инструкциях Профилактики, которые мне пришлось выучить от корки до корки перед прохождением аттестации на звание спасателя-стажера, все чрезвычайные ситуации четко классифицированы, описаны и проанализированы по разным параметрам. Однако там не упомянут самый гнусный признак ЧС — как правило, они имеют обыкновение возникать глубокой ночью. Словно кто-то специально организует их тогда, когда все нормальные люди давно спят, с одной-единственной целью — максимально затруднить нашу работу. Ведь одно дело — ковыряться в завалах или тушить пожар при свете дня, и совсем другое — в кромешной тьме, которую тщетно пытаются разорвать прожекторы, установленные на крышах аварийно-спасательных машин.
Вот и на этот раз сигнал тревоги от оперативного дежурного поступил тогда, когда наша смена боролась с дремотой согласно личным наклонностям каждого. Большинство — с помощью домино, причем стучать костяшками по столу надо было обязательно подобно грому в ясном небе. Кто-то, как Лебабин, — путем безостановочного вливания в свое нутро горячего крепкого чая. Кто-то, как Мангул, — отжиманием от пола. Полышев повышал свои снайперские навыки по метанию дартов в плакат «Спасатель — это не профессия, а состояние души» (когда он промахивался, то стрелка с металлической иглой на конце вонзалась с глухим стуком в дверь, на котором висел плакат, и он огорченно крякал, потому что Старшина уже неоднократно предупреждал его, что еще немного — и он заставит его покупать новую дверь). Остальные откровенно валяли дурака — решали кроссворды, глазели в телевизор и через каждые четверть часа отправлялись на перекур.
В этой компании бездельников за государственный счет, пожалуй, только один человек занимался делом: Альмакор Павлович Ардалин, без пяти минут полноправный член аварийно-спасательного отряда номер десять. Я сидел в углу за стареньким компьютером и по поручению Старшины, который питал болезненное отвращение к работе с документами, творил отчет о статистике чрезвычайных ситуаций в столичном регионе за первое полугодие текущего года.
Работа была нудная и нетворческая. Надо было всего-навсего взять такой же прошлогодний отчет, заменить в нем, в соответствии с пометками, нацарапанными Старшиной на каком-то непотребном клочке бумаги, цифры, географические названия, какие-то разделы убрать, а какие-то, наоборот, добавить. Я добрался уже до двадцатой страницы (раздел «Биолого-социальные ЧС») и ломал голову, что в шпаргалке Старшины могло означать «туб. 99 г. КРС», когда свет в нашей «дежурке» панически замигал, за стеной взвыла мощная сирена, дверь распахнулась так резко, словно в нее ударил порыв ураганного ветра, и на пороге возник Старшина (дартометатель Полышев вовремя остановил руку, уже было занесшую дротик для очередного броска), рявкнув: «Построиться во дворе!»
Загремели брошенные на стол костяшки домино, заскрежетали по полу отодвигаемые стулья, и все устремились к выходу, на ходу пополняя амуницию недостающими предметами. Я рефлекторно вскочил и лишь в коридоре сообразил, что от неожиданности забыл сохранить файл. Комп наш имел нехорошую привычку впадать в летаргию, если на нем не работать больше пяти минут подряд, и тогда все несохраненные данные улетучивались в виртуальную реальность. Грустно будет, если плоды моих двухчасовых трудов пойдут насмарку!..
Когда мы выстроились в две шеренги при свете фар машин, водители которых предусмотрительно не глушили моторы всю ночь, чтобы не терять драгоценные секунды на разогрев (зимой) или запуск (летом) двигателей, Старшина лаконично объявил:
— Восточная железная дорога, двадцатый километр. Столкновение поездов, один из которых — пассажирский. Сход состава с железнодорожного полотна, пожар, в одном из вагонов — взрыв... Вертолетов для нас не будет, так что — по машинам!..
И мы помчались на бешеной скорости за город.
В крытом кузове асээмки номер три (всего в отряде их было пять), где было мое место по боевому расчету, царил полумрак. Мы сидели лицом к лицу на двух скамьях, закрепленных вдоль бортов, как в кабине вертолета.
Мотор ревел на полных оборотах, поэтому разговаривать не имело смысла, если нет желания сорвать голосовые связки. Да и о чем можно было бы разговаривать сейчас? Не обсуждать же какой-нибудь фильм или предстоящую работу!
Хотя, если бы была такая возможность, кое-кто из нашего расчета мог бы поговорить на отвлеченную тему.
Я обвел взглядом лица ребят.
Десять человек, включая меня.
И никто не испытывает священного трепета перед предстоящей героической деятельностью.
Командир расчета Олег Туманов озабоченно роется в карманах — опять, наверное, оставил что-нибудь важное в «дежурке». Надеюсь, что не ключ от отсека с носилками — однажды было и такое, и тогда, помнится, пришлось варварски взламывать стальную дверцу ломиками, а после задания восстанавливать ее силами всего расчета, вместо того, чтобы отправиться на заслуженный отдых.
Сварщик-автогенщик Антон Ранчугов, вставив в уши капсюльные наушники мини-приемника, балдеет под музыку какого-нибудь «радио попсы».
Флегматик Лебабин вообще решил вздремнуть, чтобы наверстать упущенное в «дежурке». Теперь-то уж, мол, не проспишь — разбудят, когда приедем.
У остальных тоже лица вовсе не тревожные.
Вот сколько раз мы уже выезжаем на ЧС, и никак не могу я к этому повальному пофигизму привыкнуть. Ну, допустим, психологическая подготовка... По сравнению с ней практическое занятие будущих патологоанатомов, проводимое в морге на настоящих трупах, покажется детской забавой... Плюс «живой» опыт, которого у каждого — хоть отбавляй. Это я все понимаю, сам ведь в свое время тоже пытался быть пофигистом. Но все равно я не понимаю, хоть убей, откуда в моих товарищах берется это чудовищное спокойствие перед работой. Ведь там, куда мы сейчас мчимся, наверняка стонут сотни раненых, трупы исчисляются десятками, и все, что ты видел и испытывал до этого в своей жизни, кажется пустяком! Разве можно научиться спокойно к этому относиться? По-моему, нет. Или я чего-то в этом мире не понимаю...
