– В три часа здесь был Хазаровский, – заметил я.
– Надо взять у него кровь и считать информацию биомодераторов, – сказал Саша.
Леонид Аркадьевич бледен и, по-моему, на взводе. Сидит на кровати в своей комнате. И ничего не делает! Я до сих пор считал, что ничегонеделание вообще несовместимо с Хазаровским.
– Заверните рукав, пожалуйста, – сказал я.
– Что за гадость вы мне собираетесь вколоть?
– Это анализ крови.
– Что случилось?
Я пожал плечами:
– Ничего, штатная процедура.
Саша осуждающе посмотрел на меня: «По-моему, он имеет право знать».
Я покачал головой: «Мы сами еще ничего не знаем».
Хазаровский взглянул на Сашу:
– Кто это с вами?
– Это господин Прилепко, биопрограммист.
– Господин Прилепко, может быть, вы мне скажете, что случилось? – спросил Хазаровский.
– Вполне возможно, что на вас было покушение, – сказал Саша. – Мы должны проверить ваши биомодераторы.
Леонид Аркадьевич смертельно побледнел.
Я бросил гневный взгляд на Прилепко. Нельзя говорить такие вещи человеку с разбалансированной психикой, ни в коем случае!
– Это только подозрения, – успокаивающим тоном сказал я. – Возможно, беспочвенные. Но лучше перестраховаться.
Хазаровский кивнул.
– Проверяйте!
Мы взяли пробу крови и ушли в лабораторию.
– Все будет в порядке, – сказал я на прощание.
В биомодераторах Лео Саша нашел неизвестный код, не поддающийся расшифровке.
– Похоже на работу военных или СБК, – заметил он.
– Что теперь делать?
– Фильтрацию крови и полную замену биомодераторов, и чем скорее, тем лучше.
Даниил Андреевич Данин
Мимо проплывает Ромул, светятся кольца астероидов – бледно-желтое, красное, серебристое. Внутри основных колец видна тонкая структура колец поменьше – похоже на линейчатый спектр.
Метаморфов нет, хотя после нашего старта прошло больше четырех суток. Неужели я ошибся! В этом случае выход один – эмигрировать вместе с флотом.
Идем дальше, к Византу. Он далеко от нашего курса и виден, как толстый серп.
Саша Прилепко рассказал о причинах своей задержки, образец крови Хазаровского у него, он пытается расшифровать код. Хорошо, что успел переписать его в память перстня связи, два дня назад он исчез с биомодераторов. Фильтрацию крови Леониду Аркадьевичу сделали, однако неизвестно, насколько это помогло, но, по крайней мере, он жив. Ройтман сообщает о прогрессирующей депрессии. Первые три дня он колол Хазаровскому транквилизаторы. Не самый лучший метод лечения, но пока биомодераторы не заменены, другого выхода не было. Потом решился ввести новые биомодераторы и сделать перепрограммирование, чтобы исправить ситуацию. Биопрограммер проверял трижды непосредственно перед работой. Ни лучше, ни хуже не стало. И Евгений Львович был вынужден вернуться к транквилизаторам. Он крайне недоволен. Лечение не закончено, проводить его в такой ситуации весьма сложно, а прерывать нельзя.
Об этом событии я поставил в известность Алисию Штефански.
– Страдин, – сказала она. – Свяжись с Германом. Возможно, он знает, что это за штука.
Я не стал объяснять Герману Марковичу, откуда у меня этот код, просто попросил выяснить, что это.
– Ладно, попытаюсь, – сказал он.
Мы на орбите Византа, но и здесь нет никаких признаков вражеских кораблей, хотя прошло шесть дней после старта. Идем к выходу из гипертоннеля, одновременно выстраиваясь полусферой. Если и там придется ждать? Сколько?
Ждать не пришлось.
Я первым заметил слабое красноватое свечение в районе пространственно-временной дыры и велел приготовиться к бою.
Они появились прежде, чем я успел перестроить свои силы, но достаточно поздно, так что это давало надежду. Может быть, и выживем, подумал я.
Из гипертоннеля вывалилось сразу с десяток легких кораблей. Моя полусфера разорвалась у вершины и начала разворачиваться в кольцо, чтобы мои корабли не задела раструбом воронка Тракля, которую я намереваюсь поставить у выхода из тоннеля.
Маневр необходим, но мы теряем время.
Они стреляют. Мгновенно вспыхнуло пять факелов, пять погребальных костров на холодном кладбище космоса – пять наших кораблей, сгорающих в аннигиляционном излучении.
Могло быть больше. Нас спасло почти завершенное построение, не позволяющее им поставить воронку так, чтобы захватить много кораблей одновременно и не попасть в луч самим.
И тогда я ударил. Интерференционная воронка, созданная сразу несколькими орудиями с нескольких кораблей, встала точно как в аптеке, пожрала корабли метаморфов и прошла буквально в метре от крайних кораблей моего флота.
Я перевел дух и попытался настроиться на Аджну. Синее сияние забилось возле пальцев, теперь я видел их действия на несколько секунд вперед, но и они видели мои. Началась игра со временем и вероятностями, и счет пошел на наносекунды.
Из гиперпространства появились два тяжелых корабля в ареоле красного сияния и пять легких. Они успели дать залп прежде, чем сгорели в воронке Тракля. Мы выстрелили практически одновременно, и я потерял три корабля.
Они не камикадзе. В гипертоннеле нельзя повернуть назад, если корабль вошел туда, он сможет выйти только под наши орудия. Но этот переход короткий. Если в него вошел еще не весь флот, оставшиеся корабли можно предупредить по быстрой связи. А это значит, что сражение скоро кончится.
Еще не все! Перед нами словно из ничего возникает вражеский линкор, огромная сигара в багровом ареоле с обсидиановым частоколом из игл Тракля по бокам. Берет вперед и в сторону. Знает, на что идет! Теперь я не смогу выставить воронку Тракля так, чтобы она нас не задела. Бегут линии вероятностей, словно размытые огни ночного города, когда несешься над ним на пределе скорости. Если линкор выстрелит раньше, он способен сжечь две трети моего флота. Значит, обмен, линкор за линкор, фигура за фигуру. Только на одной из этих фигур все мы: Юля, Саша, Витус, Гена и я.
Я мгновенно перехватываю управление кораблем, все сигналы их перстней блокируются. Я выставляю воронку Тракля.
– Нас захватит! – мысленно кричит Витус.
Юля испуганно смотрит на меня.
Корабль встряхивает, в рубке гаснет свет. На перстень поступают сообщения об обстановке: жив проклятый! Вражескому линкору снесло треть корпуса, но это все равно, что ящерице отбросить хвост, там переборки.
Свет начинает медленно загораться. У нас тоже переборки.
