– Нет. Я и есть погибший Тариэл, – ответил юноша.
– Подождите-подождите! Ну что это за ерунда? – возразил кадж голосом интеллигентного добропорядочного гражданина. – Я лично знал погибшего, – кадж замялся, – и вы действительно на него похожи… Да, похожи… Но лишь отчасти… Миллионы граждан стали свидетелями казни юного Тариэла, подвиг которого стал сигналом к восстанию против белесого змея, восстанию не имеющему прецедентов в истории…
Кадж отвернул яркую настольную лампу, и Тариэл увидел Хсема, отца Нестан.
– Здравствуйте, – поперхнулся Тариэл.
– Вы понимаете, какое подрывное действие может оказать ваше заявление на повстанческое движение? Ведь миллионы восставших гибнут там, думая, что вы мертвы, а вы тут заявляете, что вы живы… – Кадж много болтал, но было видно, что он в замешательстве. – Поймите, я, как вождь восстания… Это может оказаться страшным деморализующим фактором… Или наоборот, – озадаченно сказал кадж. – Как бы там ни было, пока что вам лучше подержать язык за зубами. Так что все сказанное здесь является стратегической тайной. – Хсем обратился к офицеру у дверей: – За разглашение этой тайны – расстрел. Этого человека под арест, в одиночную камеру.
– Но… – попытался возразить Тариэл.
– На сегодня все, – сказал Хсем, захлопнув папку.
* * *
– Значит, вы утверждаете, что на дне позорного карьера имеется некий лаз в подземные катакомбы, в которых живут драконы?
– Нет, я этого не говорил, – обессилено сказал Тариэл. Он сконфуженно сидел на стуле перед целой комиссией из предводителей восстания. Кроме Хсема, здесь было два повстанческих генерала и два военных врача. Юношу допрашивали уже третий день.
– Но так получается из вашего рассказа.
Какое-то время все молчали.
– Какая вам разница, что я утверждаю? – наконец нашел в себе силы Тариэл. – Я на вашей стороне. Отпустите меня, и я буду бороться. Один раз я пробрался в Каджети, проберусь и еще раз. Убью этого змея и освобожу вашу дочь Нестан.
– Змея нельзя убить! – перебил его генерал.
– Людям нельзя! – резко сказал Тариэл. – А другому дракону это возможно.
– И вы утверждаете, что вы привели с собой дракона из подземной страны и что этот дракон хочет сражаться с Дэвом? – спросил врач с той поддельной серьезностью, с какой доктора беседуют с психически больными.
– Я ничего не утверждаю! – взорвался Тариэл.
– Спокойно-спокойно…
– Я просто хочу бороться с драконом и освободить Нестан, – вновь понурившись, продолжал Тариэл. – Мне от вас ничего не надо. Просто не держите меня взаперти. Дайте мне добраться до озера, и я вытащу этого чертова Мимненоса, – похоже, Тариэл уже сломался и мало соображал, что говорил. Он всхлипнул и сел к комиссии боком.
– Хорошо, – сказал один из врачей, закрыв свой блокнот. – Похоже, на сегодня достаточно.
Когда члены комиссии молча согласились, конвоиры подняли Тариэла и проводили обратно в одиночную камеру.
Дверь захлопнулась, и Тариэл сел на серую койку. Потом завалился на подушку и заплакал навзрыд. Он думал о том, что все провалилось. После каждого фрагмента его рассказа кто-нибудь из членов комиссии переспрашивал его, повторяя какое-нибудь безумное предложение, вроде: «Подождите-подождите, то есть вы жили у ведьмы и к вам являлся волшебник?» или «Так-так, значит, на летучем корабле вы летали в страну добрых драконов?» И от этих вопросов Тариэл сам переставал верить себе, понимая, что несет полный бред.
Теперь он лежал и плакал, твердо зная, что сошел с ума, но не понимая, в какой момент его настигло безумие.
– Ну зачем так отчаиваться? – прозвучал хрипловатый старческий шепот.
Тариэл подскочил и настороженно спросил:
– Кто здесь?
– Это я. – Голос повторился где-то совсем рядом.
– Дракон? Где ты?
– Ну как тебе сказать? – замялся Мимненос. – В общем… В общем, я в тебе. Ну, ты сильно не расстраивайся. В этом ничего страшного нет. Драконы с древних времен – искуснейшие маги, и вселяться в людей – это вовсе не самое большое колдовство, на которое они способны…
Тариэл слушал до этого момента, но вдруг схватился за уши и упал на кровать с криком:
– Заткнись! Заткнись! Заткнись!
– Ну, хорошо-хорошо, – сказал Мимненос. – К чему же так волноваться?
Теперь, что он безумен, Тариэл знал точно.
Два дня Мимненос пытался заговорить с ним, но юноша строго подавлял в себе его голос. Продолжались допросы, во время которых Тариэл вдруг бил себя по голове и требовал дракона заткнуться. Еще день – и Тариэл общался только с врачами.
Тариэлу делали много уколов, по большей части успокаивающего и сонного действия. Так что большую часть суток он спал, а если и бодрствовал, то тоже как будто в тумане. Он укутывался с головой в колючее тюремное одеяло и старался ни о чем не думать. У него почти получалось: он просто лежал и слушал бомбежку. Но иногда он все-таки начинал разговаривать с притаившимся в нем драконом.
– У меня, что раздвоение личности? – спрашивал он тишину.
– Наоборот – сдвоение, – сострил дракон, а потом серьезно спросил: – Как ты думаешь, долго нас продержат в этой темнице?
– Кто его знает? Наверное, пока повстанцы держатся, нас не отпустят. Впрочем, что-то не внушает мне эта гвардия больших надежд. Бардак какой-то, а не боевой лагерь, – сказал Тариэл и надолго замолчал.
Я в темноте под одеялом,
Скрываюсь от своей судьбы,
А надо мной трескучим валом
Шумят кровавые бои.
Безумие мое, как сладкий сон,
Зачем мне с ним бороться?
Со мной беседует дракон,
Что рядом с сердцем вьется.
– Это ты здорово сочинил, – похвалил друга дракон. – Я же по профессии филолог и в стихах знаю толк. Правда, сам почти не пишу. Больше люблю читать или слушать.
– И чего вы, драконы, так чужие стихи любите? Дэв тоже все стихи просил почитать. Главное, расскажешь – грустный станет и зарыдает, аж навзрыд.
– А это у нас, драконов, с незапамятных пор страсть такая. Мы же превыше всего ценим уединенную мудрость и созерцание, а лирика – это их живой плод. Плод мудрости и созерцания. Давным-давно драконьи песни звучали по всей вселенной. Да и люди-то научились поэзии от драконов.
– Надо же, а я думал, наоборот.
– Ну уж, наоборот. Драконьи баллады куда лиричнее и утонченнее людских. Жаль только, что вы не можете выслушать их целиком.
– Почему это мы не можем выслушать их целиком?
– Живете мало. У нас баллады могут исполняться годами. Ляжет дракон на кучу сокровищ в пещере и сочиняет, и сочиняет… Лет так пятьсот или того больше. А потом, достигнув благословенных владений императора Хэтао, встает в очередь, чтобы исполнить свою песнь в дар его мудрейшеству. Но моя очередь подойдет нескоро, хотя песнь моя уже давно закончена. Я сочинял ее для Хэтао, пока болел в своей пещере. Ведь еще недавно я жил в той же стране, где сейчас Вильке, Франк и волшебник. А потом простыл и полетел к праотцам за Эхнаух.
