— Алло, Каллен? Это Вебер.
— Вебер, как вы?
Все хорошо. Слушайте, я сейчас лечу в Калифорнию и звоню прямо из аэропорта. Уже пару дней пытаюсь до вас дозвониться. Мне нужно было сказать про эти сны, насчет Рондуа. Каллен, там все изменилось. Совершенно неузнаваемо! После нашей встречи все стало так здорово! Просто изумительно!
— Вебер, вы о чем? Вам по-прежнему снится Рондуа? Кошмары не прекратились?
— Снится, но никаких кошмаров! Да я теперь каждый день жду не дождусь, когда наконец лягу в койку. Это по-прежнему Рондуа, но все изменилось. Никакой чернухи, сплошные чудеса. Красота просто изумительная. Как в старые добрые времена, когда на кислоте. Только чистая кислота, качественная; такой улет, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И у меня столько идей появилось для нового фильма! Пока сплошной сумбур, но, когда разберусь, обещаю: это будет нечто! Как там это слово было? Которое волшебное?
— «Кукунарис»?
— Точно, «кукунарис». Оно таки сработало. В самом деле волшебство! Мне пора бежать! Я вернусь через пару недель. Может, сходим куда-нибудь перекусим, я все расскажу?.. Черт, выход уже закрывают! Все, бегу. Я позвоню! Каллен, огромное спасибо! Я обязательно должен обо всем рассказать. До встречи!
В день моего рождения дражайший приятель Дэнни Джеймс учудил такое, что я минут, наверное, на пять потеряла дар речи.
Мы договорились, что Элиот посидит с Мей, пока мы выйдем пообедаем в ресторане. Дэнни ничего мне не подарил, но ввиду, мягко говоря, сложного финансового положения я считала само собой разумеющимся, что одного ресторана будет достаточно, дабы наша чековая книжка заголосила благим матом.
Был вечер пятницы, и в преддверии уик-энда Нью-Йорк казался наэлектризованным. Даже извращенцы и ходячие мертвецы на углах выглядели не так безнадежно, нормальнее, чем обычно.
Дэнни знал о последнем письме Алвина Вильямса и моем разговоре с доктором Лейври. Соответственно, он как мог старался подбодрить меня и развеселить. Это ему удавалось. Не в привычках Дэнни было устраивать клоунаду: он не сыпал анекдотами как заведенный, не корчил рожи и не пищал тоненьким голоском, но все равно в любую минуту мог рассмешить меня до колик. На худой конец, достаточно было рассказать какую-нибудь семейную байку. Почему-то с семейством Джеймсов вечно происходило что-нибудь из ряда вон. В свой день рождения я услышала историю о дядюшке Джине. Дядюшка Джин Джеймс несколько лет профессионально играл в бейсбол в Южной Америке, и как-то раз, когда их команду занесло на Кубу, ему пришлось выступить против Фиделя Кастро. Судя по всему, Кастро без ума от бейсбола, и его хлебом не корми, дай только забросить подачу-другую. Дядя Джин с битой наизготовку стоял на приеме. Кастро вышел на поле в своем френче и мощно швырнул финтом единственный раз, угодив дяде Джину прямо по голове. Дядя вскоре пришел в себя, но столь экзотические подачи — не лучшая реклама для лидера страны. После игры, когда Джин сидел в раздевалке и прижимал ко лбу лед, к нему вломились двое горилл в военной форме и сказали, что, если он хоть кому-нибудь заикнется о поразившем его мяче, с него самого сдерут кожу и пустят на мячи.
— Чертовы краснопузые!
Это подал голос водитель, который подслушивал. В зеркале заднего вида казалось, словно его укусила оса, в самую середину физиономии.
Я прижала к губам ладонь Дэнни, давясь смехом сквозь его пальцы.
— В бейсбол поиграть и то уже нельзя, сразу достанут!
Дэнни подмигнул мне и поинтересовался у водителя, где тот раздобыл такую шикарную кепку.
— Да уж будь спок, не в России!
Столик был заказан в одном заведении в Чел си, которое нам порекомендовал Элиот. Кормежка оказалась действительно бесподобной, и мы наелись до отвала.
После обеда Дэнни сунул руку в карман и извлек толстый конверт:
— Попробуешь догадаться или показать?
— Покажи, ну покажи! Терпеть не могу гадать. Раскрыв конверт, он достал два паспорта и два ярких авиабилета, красных с зеленым.
— Ровно через три часа, юбилярша моя ненаглядная, мы летим полуночным рейсом в Милан — и до понедельника. Останавливаемся в «Брере», на Сольферино. Что скажешь, Клон?
— Скажу, что все, конечно, здорово, но как с дочкой?
— Она уже у твоих родителей — мы договорились заранее. Элиот отвез ее, как только мы вышли из дома. Вот почему обедаем в такой интимной компании.
— Но, Дэнни, мы ведь не можем себе такое позволить?
— Не-а. Разве что примерно на одну девятую. Ты созрела для десерта? Когда мы входили, я заметил сногсшибательного вида шоколадный торт.
Хотя перелет через океан выдался бессонный и мольто аджитато
[63]
, когда в субботу утром мы прилетели в Милан, сна не было ни в одном глазу; нам не терпелось добраться до города и познакомиться с ним уже в новом качестве. По пути из аэропорта мы пытались решить, с чего начнем: с прогулки, с магазинов или с нашего любимого «Маркези» (капучино и дольче
[64]
). С самого начала мы порешили (и ударили по рукам, скрепляя согласие), что в этот уик-энд — никаких правил. Можно делать что угодно, есть что угодно и сколько угодно брать добавки, но ни в коем случае нельзя укоризненно хмуриться.
За первую половину дня я отдохнула, как не отдыхала уже давно. Мей, Вебер, Алвин Вильямc, не говоря уж о рондуанских ночных переживаниях… со всем этим цирком, в полном цвете, объеме и строго индивидуальным, у меня не было ни секунды времени перевести дыхание или собраться с мыслями.
Я даже не догадывалась, насколько необходим мне этот отдых, пока не осталась одна в кафе на необъятной «Галлерие», листая журнал и потягивая свежий холодный апельсиновый сок. Дэнни отправился побродить по Виа-делла-Спига, но я решила, что самое время спокойно сесть и расслабиться. Мое тело требовало паузы, и ничего так не хотелось, кроме как найти местечко поудобнее в изысканном итальянском кафе, растечься студнем и разглядывать прохожих.
Прошел добрый час, прежде чем я обратила внимание кое на что, о чем и думать забыла. Европейские женщины так отличаются от американских. Судя по всему, здесь — и отнюдь не только в Италии — придают огромное значение факту, что женщины отличны от мужчин и заслуживают по этой причине особого отношения, если не сказать трепета.
С другой же стороны, многие американки, будь им двадцать или сорок, кажутся такими грубыми и неуклюжими. Как правило, они не умеют двигаться, фамильярничают напропалую, жуют жвачку, широко раскрывая рот, совсем не умеют одеваться… И хотя косметики они не жалеют, мне не избавиться от ощущения, что большинство из них все готовы отдать, лишь бы прослыть своим в доску парнем.
Соответственно, когда мы еще жили в Европе (и теперь, всего после часового наблюдения), сравнивая себя с окружающими женщинами, я испытывала чувство, словно прилетела с другой планеты, причем из дикой глуши.
