Черноризцы, добровольно отказавшиеся от многих благ цивилизации, с интересом наблюдали за ним. Ожидание затягивалось, и, когда девушка наконец ответила, он еле узнал её голос.
– Ты спала? – поинтересовался Цимбаларь.
– А как ты думаешь? Имею я право отдохнуть после бессонной ночи?
– Тогда прости, что разбудил. Но ты мне утром устроила точно такой же фокус. Так что мы в расчёте… Я, между прочим, звоню из монастыря. Говорят, что никакого Станислава Вертипороха здесь нет.
– Ох, я совсем забыла тебе сказать, что сейчас его зовут братом Симеоном, – спохватилась Людочка.
– Симеонов у нас сколько душе угодно, – сказал курносый, слышавший весь этот разговор. – Какой именно вам нужен?
– Пожилой, лет восьмидесяти. Украинец.
– Тогда всё ясно. Ступай за Симеоном, который состоит экономом при трапезной. – Курносый кивком отослал напарника.
Когда тот удалился, Цимбаларь самым задушевным тоном предложил закурить.
– Я дал зарок воздерживаться от мирских соблазнов. – Курносый перекрестился.
– Тяжелая у монахов доля, – посочувствовал Цимбаларь.
– Я не монах, а послушник, – пояснил курносый. – Ещё только готовлюсь к постригу.
– Если не секрет, как тебя сюда занесло? – Цимбаларь перешёл на шёпот.
– Выхода другого не было, – глядя в пространство, ответил курносый. – Или в петлю, или в монастырь.
– Кто меня спрашивает? – Увлечённый разговором с курносым послушником, Цимбаларь не заметил, как к ним приблизился высокий сухощавый старик, одетый в добротную шерстяную рясу.
– Прошу прощения за беспокойство. – Цимбаларь, помятуя наставления Людочки, старался вести себя максимально корректным образом. – Но интересы государственной службы заставляют меня обратиться к вам по одному весьма конфиденциальному делу.
– Пожалуйста, – кивнул Станислав Вертипорох, он же брат Симеон. – Как сказано в Писании: богу богово, а кесарю кесарево. При всём своём желании мы не можем целиком обособиться от мира. Кроме того, служение Господу не освобождает монахов от гражданского долга.
– Замечательно сказано… – Цимбаларь замялся, не зная, как назвать Вертипороха: мирским или церковным именем.
В едва только начавшейся беседе наступила неловкая пауза, но старый монах сам пришёл на помощь гостю.
– Если предмет нашего общения не должен касаться чужих ушей, будет лучше, если мы прогуляемся вот по этой дорожке. – Он указал на липовую аллею, уходившую в сторону от монастырских стен.
Когда они вступили под сень деревьев, уже тронутых желтизной осени, Цимбаларь отпустил неуклюжий комплимент:
– Для своих лет вы выглядите просто замечательно.
– Монастырский быт идёт мне на пользу. Посты, молитвы, посильный труд… – ответил Вертипорох, в правильной русской речи которого временами проскальзывал мягкий украинский акцент. – Это как в тюрьме: если выдержал первые год-два, жизнь постепенно наладится… Хотя и совсем другая жизнь.
– Чем же вас не устраивало прежнее существование? – осторожно поинтересовался Цимбаларь.
– Когда доживёте до моих лет, может быть, и пой– мёте… Любого человека, подводящего итоги земного бытия, поневоле начинает беспокоить совесть. Тем более если на это есть веские причины. Монастырь – единственное место, где больную совесть можно хоть как-то утишить. Здесь каждый носит свой грех, словно тяжкое ярмо.
– Разве можно прожить жизнь, ни разу не согрешив?
– Грех греху рознь… На мою долю, к несчастью, выпали самые чёрные. Впрочем, винить за это можно только самого себя. – Повернувшись лицом к церковным куполам, вздымавшимся над монастырскими стенами, Вертипорох отвесил несколько земных поклонов. – Сразу после войны мне довелось служить в комендатуре Московского военного округа, где я и притерпелся к чужому горю… Старость обременена недугами и запоздалой мудростью, а молодость – беспечностью, легковерием и душевной слепотой… Потом меня переманили в кадры госбезопасности. На Львовщине, Тернопольщине, в Закарпатье и Волыни активно действовали националистически настроенные повстанцы, так называемые оуновцы. Гэбэшникам позарез нужны были надёжные люди, в совершенстве владевшие украинским языком, желательно, его западным диалектом. А я вырос на Ровенщине и мог запросто калякать не только по-украински, но и по-польски… Из людей одного со мной покроя был сформирован специальный отряд, экипированный и вооруженный на манер повстанцев. Мне даже соответствующую татуировку сделали. – Поддёрнув рукав рясы, он продемонстрировал выколотый на предплечье трезубец, окру– жённый какими-то неразборчивыми буквами. – Под видом оуновцев мы терроризировали местное население, заставляя его искать защиту у советской власти, а частенько шли на прямые провокации. Приходили, допустим, в какую-нибудь глухую деревеньку и агитировали молодежь вступать в повстанческую армию. Того, кто соглашался, мы потом сдавали гэбистам, а то и просто расстреливали за околицей.
– Но вы ведь действовали не по собственной инициативе, а, можно сказать, по принуждению, – пытаясь хоть как-то утешить старика, вставил Цимбаларь. – Над вами довлела присяга, измена которой тоже считается грехом.
– Этими доводами можно оправдаться перед людьми, но не перед богом, – возразил Вертипорох. – История моего главного прегрешения ещё впереди. Желаете послушать?
– Если вы изволите рассказать – конечно.
– Начальство, у которого я был на хорошем счету, доверило мне чрезвычайно важное и весьма деликатное задание – устранить популярного в народе католического священника, считавшегося шпионом Ватикана. Сами понимаете, что операция прямого действия в сложившейся ситуации была бы нежелательна. Приходилось искать обходные пути. На это ушло почти полгода. Начав с простого прислужника, я стал ближайшим помощником ксёндза, имевшим доступ и к его финансам, и к его столу. После этого я отравил своего благодетеля особым ядом, действие которого напоминало симптомы острой пневмонии… В то время я не понимал, сколь тяжкий грех ложится на меня. Погубить доверившегося тебе – деяние достойное Иуды. Осознание собственного злодейства пришло много позже, когда я прочитал немало мудрых книг и познакомился с сострадательными людьми, которые помогли мне прийти к богу. Вот уже скоро пятнадцать лет, как я замаливаю здесь грехи, и боюсь лишь одного – на покаяние мне осталось слишком мало времени… Догадываюсь, что вы явились сюда именно по поводу моих прежних преступлений? – Остановившись, Вертипорох пристально посмотрел на Цимбаларя.
– Отнюдь! – поспешно ответил тот. – Кроме господа бога претензии к вам могут иметь только земляки, возрождающие в Западной Украине память Степана Бандеры и других деятелей ОУН. В общественном сознании россиян те трагические события выглядят несколько иначе… Лично меня интересует совсем другой период вашей жизни, а именно – пребывание в должности заместителя начальника Московской гарнизонной гауптвахты.
– Было такое дело, – кивнул Вертипорох.
