– Никогда о таком не слыхал, – сказал Шишма– рёв. – Наверное, бульварное чтиво?
– Нет, весьма респектабельное издание, – пояснил Цимбаларь, этот самый «Куул» и в глаза не видевший. – Выходит в двадцати странах мира. Русской версии скоро исполнится год.
– И хорошо там платят?
– По-разному, – туманно ответил Цимбаларь.
– Я могу рассчитывать на вознаграждение? – выказывая похвальные деловые качества, поинтересовался Шишмарёв.
– После выхода статьи вы получите процент от гонорара, – с лёгким сердцем соврал Цимбаларь. – Но скажу откровенно, моих работодателей интересует не столько творчество, сколько личная жизнь поэтов. А если точнее – малоизвестные сенсационные истории, которыми так богата биография любой неординарной личности.
– Короче, вам нужны жареные факты? – уточнил Шишмарёв, не по годам понятливый и цепкий.
– Нет-нет! Вы неправильно меня поняли. Поясняю на примере того же Уздечкина. В своё время он считался бесспорным корифеем советской поэзии. Но маятник критических оценок, некогда исключительно комплиментарных, теперь качнулся в обратную сторону. Ему всякое лыко ставят в строку – и огромные тиражи, и якобы незаслуженные премии, и функционерство в Союзе писателей, и преданность идеям так называемого социалистического реализма… Однако я сомневаюсь, что Уздечкин был таким уж твердолобым ретроградом. Неужели сквозь маску обласканного властью стихотворца никогда не прорывались истинные человеческие чувства? Ведь что-то в советской действительности его, наверное, возмущало! Ведь он помогал кому-то из опальных коллег!
– Стало быть, вас интересуют положительные примеры?
– Я бы сказал иначе: всякие. Рисовать представителей минувшей эпохи в одних только чёрных красках сейчас как-то не принято.
– Понимаю, – кивнул Шишмарёв. – Плюрализм вас заел вкупе с политкорректностью… Но уж если речь зашла об Уздечкине, мы имеем тот редкий случай, когда иная краска, кроме чёрной, для его портрета не годится. Это был законченный подлец, стоявший как бы вне морали… Даже Сурков, много сделавший для травли Ахматовой и Пастернака, в глубине души сочувствовал им, чему есть свои доказательства… А Уздечкин, подспудно понимая свою полнейшую бездарность, ненавидел всех поэтов подряд, включая давно умерших. Это говорю вам я, человек, знавший его на протяжении более двадцати лет.
– Следовательно, вы познакомились с ним где-то в начале шестидесятых? – осведомился Цимбаларь.
– Познакомились – сильно сказано. – Ироническая усмешка тронула губы Шишмарёва. – Я был начинающим литературоведом, а он маститым поэтом и главным редактором журнала, куда меня направили по распределению. Дистанция, как говорится, огромного размера… С той поры он использовал меня исключительно на побегушках, превратив в безответного, а главное, бесплатного лакея. Сейчас в этом стыдно признаться, но пора назвать вещи своими именами.
– И всё же непонятно, как могли пользоваться успехом столь незрелые стихи?
– В те времена они таковыми не казались. Были поэты и похуже Уздечкина… Конечно, в плане литературном он ноль без палочки. Но всё его графоманское творчество словно броня какая-то защищала. Любая пошлость, любая банальность проходили на ура. Многие тонкие знатоки поэзии, в порядочности которых сомневаться не приходится, ценили Уздечкина. Вот в чём загадка!
– Я просто заинтригован. – Цимбаларь отодвинул в сторону чашечку с остывшим кофе. – Скажите, а эта броня, о которой вы говорили… Она защищала только творчество Уздечкина? Или его самого тоже?
– Нет, в повседневной жизни он как раз-таки был неудачником. Прямо горе луковое! В семье постоянный разлад. Дети непутёвые. Жена стерва. К пятидесяти годам, когда мы встретились, Уздечкин успел нажить себе целый букет болезней. С охоты почти всегда возвращался пустой, даже если дичь сама шла на мушку… Но стихи компенсировали всю его личную несостоятельность, давая и деньги, и славу, и покровительство сильных мира сего.
– А как насчёт внуков? – поинтересовался Цимбаларь. – Иногда они бывают настоящей отрадой для стариков.
– Какие там внуки! Уздечкин женился довольно поздно, уже в преклонном возрасте. Ему и с детьми горя хватило. – На лице Шишмарёва появилось скорбное выражение. – Слава богу, что вы их не видели…
– Время как-то влияло на его плодовитость? Ведь даже Пушкин в конце жизни столкнулся с творческим кризисом… Уздечкин с годами не исписался, не утратил интереса к сочинительству?
– Насколько мне известно, он писал до последних дней, и всё, что выходило из-под его пера, шло нарасхват.
– Как он умер?
– Глупо. Выпил лишнего, что с ним порой случалось, и захлебнулся рвотными массами.
– Простите за деликатный вопрос: вам приходилось бывать с Уздечкиным в бане?
– Конечно. Он любил париться, ну а я, естественно, выполнял при нём роль банщика. Вы, наверное, хотите спросить, был ли Уздечкин обрезан?
– Боже упаси! – запротестовал Цимбаларь. – Подобные пошлости не в стиле нашего журнала. Меня интересует другое: имелись ли на его теле какие-либо странные родимые пятна, шрамы, татуировки? О личности человека они могут поведать очень многое.
– Ничего похожего я, признаться, не заметил. Вообще-то Уздечкин был волосатым, как питекантроп. На его теле даже пуп нельзя было рассмотреть.
– Что это за Сонечка, которой посвящены некоторые из его стихов?
– Жену Уздечкина звали Софьей Валериановной.
– Вы же недавно говорили, что они жили как кошка с собакой! – удивился Цимбаларь.
– А куда денешься? Если не хочешь получить скалкой по голове, даже поэму жене посвятишь.
– Вы не видели у него карманных часов? На вид совершенно обыкновенных, с никелированным корпусом. У них ещё механизм не работал.
– Не видел. Обычно Уздечкин носил ручные часы «Слава».
– Кто унаследовал его имущество?
– Семья. Софья Валериановна и дети.
– Сколько у него было детей?
– Двое. Сын Павлик и дочка Нюра. Сын ещё со школьных лет пристрастился к наркотикам, а дочка клептоманка. Тащит из дома всё подряд и продаёт за копейки. Потом кается.
– Как у них обстоят дела сейчас? Процветают или бедствуют?
– Не в курсе. После похорон главы семейства я в этом доме больше не появлялся. Но, скорее всего, бедствуют. Сбережения съела инфляция. Книги Уздечкина не переиздаются. А тягой к какой-либо созидательной деятельности никто из его присных не отличался. Дармоеды и тунеядцы.
– Весьма удовлетворён нашей встречей. – Цимбаларь, удивляясь самому себе, церемонно раскланялся. – Благодаря вам статья о поэте Уздечкине уже сложилась в моей голове. Но скажите честно: ужель ни одна из созданных им строчек не войдёт в золотой фонд российской словесности?
– Ну если только эти… – Отбивая такт кофейной ложечкой, Шишмарёв продекламировал:
