Внимая этой певучей абракадабре, один из охранников заметил:
– Как-то странно этот басурман молится. Я в Дагестане служил, так там нехристи совсем другие слова бормочут… Ля иляху ииля ллаху уа анна Мухаммадан… Что-то в этом роде.
Второй охранник, в зоне закончивший десять классов и потому имевший на всё собственное мнение, возразил:
– То рядовые чурки были. А это суфий ихний. Большая шишка. Вроде нашего юродивого. Ему, надо полагать, другая молитва предписана.
– И всё равно я этих страхуилов давил и давить буду. – Первый охранник презрительно сплюнул, но так, чтобы не видел Цимбаларь.
Между тем медленно и натужно светало. На помощь дворнику, уже давно махавшему метлой, из дома вышла девушка, тащившая за собой специальное устройство, похожее на пылесос.
Сторожевые псы, почуяв незнакомого человека, залаяли, но сразу утихли, словно бы очарованные красотой новой служанки. А она, ни на кого не обращая внимания, убирала своим пылесосом опавшую листву.
– Глянь, какая тёлка! – Охранники, до того не спускавшие глаз с Цимбаларя, оторопели.
Этим не преминул воспользоваться лжесуфий, быстро сунувший в листву маленький сверток.
Людочка в ответ еле заметно кивнула – дескать, всё знаю, всё подмечаю.
Закончив молитву, Цимбаларь некоторое время посидел в молчании, затем вскочил, словно пружиной подброшенный, и, гладя на охранников в упор, промолвил:
– Не пора ли, Христово стадо, истинную веру принимать? А то распились, разъелись, разбаловались. На кабанов стали похожи. Пока не поздно, могу составить протекцию. Заодно и обрезание сделаем.
– Нет уж! – Охранники, которым было строго-настрого заказано конфликтовать с гостем, вежливо отвергли его предложение. – Мы дедовской веры придерживаемся. Шилом бреемся, на чарку молимся, огурцом крестимся, срамным девкам псалмы поём…
Ради очередного сеанса «антиджинновой» терапии Обухов даже отложил встречу со знаменитым адвокатом Гопманом, которому, собственно говоря, и принадлежала идея привлечь в качестве свидетеля защиты какого-нибудь религиозного авторитета.
– Сегодня опять придётся пить верблюжью бурду? – заранее кривясь, поинтересовался Обухов.
– А как же иначе! Вчера я лишь определил примерный вид джинна и нашёл его чувствительные точки, – с самым серьёзным видом врал Цимбаларь. – Сегодня предстоит задача посложнее: вызвать джинна на откровенность.
– Прежде вам приходилось общаться с этими тварями?
– Никогда. Но в Сорбонне я прослушал полный курс мусульманской демонологии. Пейте снадобье, не робейте. На сей раз его действие будет куда менее болезненным.
И действительно, вылакав очередную порцию зелья, где были намешаны самые разные вещества, подавляющие человеческую волю и растормаживающие подсознание, Обухов без всяких побочных эффектов погрузился в состояние, напоминавшее гипнотический сон.
Цимбаларь начал допрос со стандартного вопроса:
– Как тебя зовут?
Обухов ответил голосом, к которому больше всего подходил эпитет «нечеловеческий»:
– Лагаб.
Ничем не выдав своих чувств, Цимбаларь осведомился:
– Что это значит?
– Пламя геенны, – пояснил жуткий голос, совершенно непохожий на мягкий говорок Обухова.
– Кто ты такой?
– Бессмертное создание, которое люди называют джинном.
– Почему ты вселился в этого человека?
– Чтобы мстить ему за смерть моего прежнего хозяина.
– Не проще ли было в своё время оградить хозяина от беды?
– Джинны не всесильны. Законами небес на нас наложено множество ограничений. Аллах наделил нас разумом, но не дал тела. В мире людей мы можем действовать только чужими руками.
– Как избавиться от тебя?
– Нужно произнести заклинание, известное только потомкам пророка Сулеймана, или содрать с тела, в котором я обитаю, всю кожу.
– Значит, преступления, в которых обвиняют этого человека, совершил ты?
– Да. Но отвечать за них придётся ему.
– Где похищенные деньги?
– Я сжёг их в очаге.
– Ты согласен подтвердить это на суде?
– Для меня есть только один суд – суд создателя. Джинн не может нести ответственность перед низшими существами, к числу которых относятся и люди… Больше не беспокой меня. Иначе я найду способ превратить остаток твоих дней в невыносимые мучения.
Едва только эти грозные слова отзвучали, как Обухов забился, словно припадочный, захрипел, пустил изо рта струю пены и уставился на Цимбаларя отсутствующим взглядом.
– Что со мной случилось? – слабым голосом пробормотал он.
– С вами ничего. Но я только что удостоился чести побеседовать с джинном. Он даже сообщил своё истинное имя, хотя в общем-то его речи нельзя назвать учтивыми… Это, как говорится, хорошая новость. А плохая новость состоит в том, что, судя по всему, джинн намерен сопровождать вас до конца жизни.
– Я уже смирился с этим. – Гримаса обречённости скривила лицо Обухова. – Главное, что вы поверили мне.
– Трудно не поверить очевидному.
– Короче, вы согласны выступить на стороне защиты?
– Это моя обязанность как честного человека. Когда дата суда будет назначена, вновь пошлите за мной.
– Ах, зачем эти сложности! Поживите у меня в гостях ещё недельки три-четыре. Ваше участие в моей судьбе, а также все связанные с этим издержки будут оплачены по высшему разряду.
– Люди, подобные мне, могут оказывать услуги неверным, но не имеют права получать за это вознаграждение.
– Тогда я на свои средства воздвигну мечеть в любом указанном вами месте. Думаю, аллаху это понравится… А сейчас извините, меня требуют дела.
* * *
Вернувшись к себе, Цимбаларь немедленно связался с Кондаковым.
– Хочешь верь, хочешь нет, но джинн, вселившийся в Обухова, дал о себе знать. Этот случай я долго не забуду. До сих пор по спине мурашки бегают.
– А на ушах лапша болтается, – скептическим тоном добавил Кондаков.
– Тебя бы на моё место, Фома неверующий! – огрызнулся Цимбаларь. – Дошла до вас проба, которую я послал на анализ?
– Ещё нет. Ваня недавно за ней отправился… А что там должно быть?
– Скорее всего, пропавшие доллары. Вернее, их пепел… Если у тебя нет ничего важного, я отключаюсь. Батарейки садятся. Здесь же их не подзарядишь…
– Кое-что важное как раз и есть, – с напускным равнодушием сообщил Кондаков. – Прокуратура нашла свидетелей, которые показали, что в момент гибели полевого командира Хушаба Наджи капитан Обухов находился совершенно в другом месте. Дурит он нам всем голову…
