– Ай-я-яй! Так ты, значит, почти сирота?
– Почему же… У меня старший брат есть. Правда, мы с ним связь потеряли. По всей стране шастает. Из тюрьмы в банду, из банды в тюрьму… Сергеем зовут.
– Помнишь ты его? – тётка, немного ослабив свои платки, подалась вперёд.
– Смутно. Мне ведь лет семь было, когда его в армию забрали. С тех пор и не виделись.
– Ну и дела… – апломб гостьи слегка поубавился. – Ладно, раскинь картинки. Посмотрим, какая из тебя гадалка.
– На вас гадать? – Валя-Эргида искоса глянула на толстуху.
– На кого же ещё…
– Какие карты предпочитаете – гадальные или обыкновенные?
– Давай обыкновенные. Быстрее будет.
– Сами вы какой масти? Крестовой?
– Масти я пиковой. Но гадать надо на короля. Я хоть по рождению и дама, но по положению король. Так у нас принято.
– Как угодно. – Валя-Эргида уже перетасовала колоду. – Снимите.
– Ты только канитель не разводи. Говори без экивоков: что со мной было прежде и чего ожидать в будущем.
– Не так быстро… Дайте хоть карты разложить… Ничего хорошего у вас прежде не было, – она указала на пикового короля, попавшего в самое незавидное окружение. – Одни пустые хлопоты да казённые дома… А это всё враги ваши – тузы да валеты.
– Как же ко мне относятся дамы?
– Были и дамы… Но все они в прошлом. Разбежались подружки… Сейчас заглянем в будущее.
Валя-Эргида повторила с колодой все необходимые манипуляции, но и на этот раз карты легли – хуже некуда. Исключение составляла лишь одинокая бубновая шестёрка, примостившаяся под боком у короля.
– В самое ближайшее время будет вам хорошая весть, – объяснила Валя-Эргида. – Но всё остальное так себе. Опять враги, опять неприятности, опять казённый дом.
– Неужели и эта красотка против меня? – гостья указала на червовую даму, вклинившуюся в грозное каре тузов и валетов.
– Как раз она вам больше всех и навредит, – сообщила Валя-Эргида. – Опасайтесь блондинки с серыми глазами.
– А уж не ты ли это сама? – Гостья пристально глянула в лицо чародейки, но тут же смягчилась. – Нет, не похоже…
– Дальше гадать?
– Не надо. Кругом бардак… – гостья шаркающей походкой прошлась по комнате, заглянула за ширму и, как бы в раздумье, остановилась возле окна.
В дверь раз за разом звонили посетители, но Кондаков вежливо объяснял всем, что нужно подождать, поскольку у клиентки, которой сейчас занята чародейка, очень запутанный случай.
– Хотела бы ты с братом встретиться? – внезапно спросила гостья.
– Конечно! Это же брат… Я бы для него даже душу отдала, – после этих слов стало ясно, что в Вале-Эргиде погибла великая драматическая актриса.
– Эх, жизнь проклятущая! – роняя на подоконник пепел, посетовала гостья. – А я, между прочим, на собственной тачке сюда приехала. Хочешь на неё глянуть?
– Я вам на слово верю. Хорошая, наверное, машина?
– Хорошая. «Мерседес» со всеми наворотами… Но я хочу другую. Бронированную, как у президента. Чтобы её даже гранатомёт пробить не смог..
– Бронированная, должно быть, дорого стоит.
– Деньги – пыль… А как рассчитываться собираешься, если я тебя с братом сведу?
– Ну не знаю… Век на вас молиться буду… А это вообще возможно?
– Возможно. И даже гораздо раньше, чем ты можешь себе представить.
– Ой, у меня сейчас просто сердце из груди выскочит… Людочка, приготовь, пожалуйста, чаю! – это была условная фраза, означавшая, что подозреваемый окончательно выдал себя и пора от слов переходить к делу.
Шкаф опрокинулся, задев стол, который не замедлил последовать его примеру. Мелкий чародейский реквизит шрапнелью разлетелся по комнате, а магический шар завертелся на полу, словно пушечное ядро.
Ворвавшийся в гостиную Цимбаларь налетел на груду мебели и едва устоял на ногах. Впрочем, это не помешало ему взять на прицел маячившую у окна дородную фигуру.
– Руки вверх! – заорал он голосом голодного Соловья-разбойника. – Сопротивление бесполезно!
Однако Сергей Гобашвили (а под личиной цыганки скрывался именно он) думал совсем иначе. Высадив локтём оконное стекло – по-видимому, это был сигнал, предназначенный для оставшихся на улице сообщников, – он вдоль стенки метнулся к выходу. Цимбаларь через баррикаду, созданную им самим, сумел-таки дотянуться до Гобашвили, но довольствовался лишь ворохом женской одежды вкупе с протезом левой руки.
Стрелять было нельзя, ибо на линии огня уже появился Кондаков, готовый защищать позицию в дверях до самого конца.
Гобашвили закружился с новым противником в каком-то диком негритянском танце и, пользуясь своим природным проворством, швырнул лжедворецкого в объятия набегающего Цимбаларя.
Так он, наверное, и ушёл бы, как делал это уже неоднократно, но из кухни появилась Людочка – та самая роковая червовая дама, о которой пикового короля предупреждала гадалка. На голову Гобашвили обрушился едва-едва закипевший трёхлитровый чайник, сделанный ещё в те времена, когда советская промышленность на бытовые предметы металла не жалела.
За секунду до этого снаружи затявкали пистолеты бандитов, рвавшихся на выручку своего главаря, и в ответ им загрохотали автоматы омоновцев.
А в разгромленной конспиративной квартире верх окончательно одержал закон – на оглушённого Гобашвили надели сразу две пары наручников, используя вместо отсутствующей руки соответствующую ногу.
Никто из членов опергруппы не пострадал, за исключением Людочки, обварившей кипятком несколько пальцев. Более того, за весь период операции не было истрачено ни единого патрона. Даже чайник при желании можно было починить. Говоря официальным языком, при захвате Гобашвили «максимальные результаты были достигнуты при использовании минимальных средств».
Зато на улице шёл настоящий бой – пусть и скоротечный, но от этого не менее беспощадный. Неосуществившаяся мечта Гобашвили о покупке бронированного «Мерседеса» сейчас вылазила его сообщникам боком – машину, уже рванувшуюся было с места, пули дырявили, словно картонную коробку.
Героем дня, конечно же, была Людочка, но, исходя из педагогических соображений, ей об этом не говорили – ещё не дай бог зазнается. Кто же тогда будет убирать в квартире?
Валя-Эргида, пережившая сильнейшее нервное потрясение, уединилась в спальне, и её пока решено было не беспокоить. Кондаков и Цимбаларь возились с арестованным – отливали холодной водой и освобождали от многочисленных одёжек, откровенно говоря, спасших его шкуру от кипятка.
Первые слова оклемавшегося Гобашвили были таковы:
– Я понимаю, что из меня сейчас сделают отбивную, но разве перед этим обязательно отваривать?
