– Ты просто наших песен не слышал.
– Вчера имел сомнительную честь. Ваши воины у костра изобразили что-то, в их понимании являющееся песней. Мне не слишком понравилось.
– Как хоть называется?
– Я не знаю. Там что-то про пиво было, про женщин с молочными железами выдающихся размеров и про какие-то платные услуги пошлого характера, этими женщинами предоставляемые. Я мало что понял, да и ваш офицер велел им замолчать, не дал закончить.
– Таких песен я знаю штук двадцать, и все они да… как-то не очень, ты прав. Тебе совсем другие надо послушать.
– Потолок, начинаю разворот. Какие другие?
– Ну, я бы спел, да не умею. Голос такой, что кони пугаются.
– Они всего пугаются.
– Ты просто не видел, как они пугаются именно моего голоса.
– А про что хоть песни, которые тебе нравятся?
– Да есть одна… Она про поле.
– Песня про поле? Должно быть, недлинная?
– Ну… короткой ее не назвать.
– Разворот завершен, иду к реке. И что же там можно так растягивать про какое-то поле?
– Так ведь поле очень красивое. Красиво про него поется. Слышишь слова песни и видишь, какое оно. На нем цветы растут синие и тропинка вьется. Высоко над головой завис на одном месте жаворонок, его не разглядеть, слышно только пение. Через тропинку перебегают ящерицы с изумрудными спинками, над цветами жужжат пчелы. Почему-то пахнет медом и яблоками.
– Все, пошел на снижение. Знаешь, вот ты это сказал, и мне почему-то показалось, что здесь так же пахнет – медом и яблоками.
– С песней бы пахло гораздо сильнее.
– И что дальше в ней было?
– Тропинка проходит там же, где ты бегал в детстве босиком. А потом возвращаешься в родную деревню по ней же, но на тебе армейские сапоги.
– Шванди! Издали лупят! Как они меня видят?!
– Попали?!
– Попади, я бы не так ругался. А почему на герое песни армейские сапоги?
– Я думаю – это потому, что он солдат. Вырос, ушел в армию. А теперь возвращается в деревню. И на околице его встречает девушка с косой цвета недозрелой пшеницы.
– Не пройти, очень плотный огонь, выполню разворот с пикированием, попробую проскользнуть на минимальной.
– А получится?
– Я забил в карту все засеченные огневые точки. Если двигаться так, чтобы ни в лоб на них, ни уходить по прямой, может получиться. Они стреляют отвратительно. Дико мажут. А что за цвет «недозрелой пшеницы»?
– Ты разве никогда не видел недоспевшую пшеницу?
– Я и зеленую ее никогда не видел.
– Что у тебя за жизнь была?
– Да нормальная жизнь. Ты первый, кто намекает, что я многое потерял.
– Светло-золотистые волосы. Красивый цвет.
– Все, перехожу на горизонтальный, иначе развалюсь. Птичка легкая и хрупкая, перегрузки не любит. Я понял, о каком ты цвете. Согласен: красивый. Мне такой тоже нравится. Жаль, что ты не можешь про это спеть.
– Жаль. Тебе бы точно понравилось.
– А девушка хоть красивая?
– Красивее солнца…
– Ну, это ты, допустим, загнул… Вижу теккона. Уже не вижу. Вот же гроб тупой: в упор не попал. А чего у тебя голос такой странный, Либ?
– Я был на этой тропинке…
– Еще один теккон, прямо на берегу. Встрял задницей в обрыв, пытаясь на меня развернуться. Вот же тупица… Тропинка, которая в песне? Ты о ней?
– Может, и она. Я не знаю. Моя тоже вела в деревню.
– Шванди цаатох маради путах! Дебстебе! Ааррах! Сбили! Ти, уши закрой! Сбили меня!
Эйс сорвал очки, в бешенстве швырнул на пол.
– Кто сбил? Что ты видел? – спросил Либерий.
– Только текконов. Девять штук насчитал, причем последний не стрелял, пока я на него не выскочил. Неудачно вышел, прямо в лоб на его орудия. А я шел на минимуме, едва макушки деревьев не задевая. Отлеталась моя счастливая птичка.
– Да, неудачно получилось.
– И что самое обидное: они мазали так, как будто первый раз стреляют. Этому просто вдвойне повезло: я вылетел на него и свернуть не успел. Порадуй хоть чем-то. Скажи, что на околице твоей деревни стояла девушка с косой цвета недоспевшей пшеницы.
Либерий развернулся к выходу, тихо произнес:
– Нет деревни. И девушки больше нет. Все умерли. Болезнь с неба. Остались армейские сапоги. И все. Я скажу Сагану, что древние ждут нас на Подонце. Будет бой.
* * *
Церковь, помимо прочего музейного хлама, сохранила несколько древних радиостанций, но до этих времен дожили лишь единицы из них, к тому же не все они работали безупречно. Не могло быть и речи применять эти «сокровища» в условиях армии, выступившей в столь опасный поход, хотя Саган при желании мог приказать снять их со стационарных постов.
Приказывать не пришлось: Эйс позаботился о малогабаритных радиостанциях с простейшим управлением, что и позволило всем отрядам синхронно действовать против авиации радикалов.
И так же синхронно они прибыли к месту сбора: живописному урочищу в десятке километрах от изгиба Подонца. Здесь, среди выпирающих из земли замшелых камней, собралось около трех с половиной тысяч церковников, тридцать восемь охранных дронов, малоэффективных в столкновениях на открытой местности, и один древний ветеран – Эхнатон.
Несмотря на все попытки Эйса, выяснить точные силы радикалов не удалось. Не вызывало сомнений наличие десяти текконов, но гарантировать, что это все, никто не мог. К тому же сенсор беспилотников указывал на какой-то массивный металлический объект в прибрежном лесу, однако рассмотреть его не удалось, что настораживало.
Эйса и Тейю к военному совету допустили, но поговорить им там не дали. Церковники без посторонних советов умели воевать, и даже наличие десятка текконов их не слишком смущало. Больше волновало отсутствие точных данных по противнику, и поэтому прежде всего к реке направили несколько разведгрупп.
Возвращение их не затянулось. Ни одной группе не удалось добраться до реки. Полоса пойменного леса на левом берегу кишела запами, а пройти мимо них ой как непросто. В завязавшихся стычках погибли несколько разведчиков и слуг радикалов – пролилась первая кровь намечавшегося сражения.
В одном из столкновений взяли пару пленных, по просьбе техника. И напрасно церковники уверяли Эйса, что это бессмысленно – при пытках запы умирают от остановки сердца. Их будто выключают. Он убедительно доказал, что способ пообщаться с ними по душам имеется.
Техник велел тащить пленников в переоборудованный для допросов фургон, на совесть экранированный. Неизвестно, пытались ли запов «выключить», но процедура дезактивации имплантатов, обнаруженных в их черепных коробках, прошла без жертв. Эйс не стал вынимать странные устройства, а просто задал медблоку программу вывода из строя предметов неизвестного назначения. Дальше все сделала аппаратура.
