– Как зовут? – скучающим тоном поинтересовался Константин.
– Мигель Гарсиа, ваше величество, – поклонился молодой мужчина. – Граф д’Морро.
– Хорошо, граф д’Морро, передайте двору сообщение.
Юноша немного ошалел, а потом, рискнув, непонимающе спросил:
– Какое сообщение, мой господин?
– Вот это.
Константин, не поднимаясь с трона, одной рукой схватил огромный клинок и широко взмахнул им. Гарсиа обдало холодом, будто его коснулось дыхание Темного Жнеца. Сперва он не понял, что произошло, но потом ощутил какой-то странный стальной привкус на губах, а в воздухе почуял неподдельную вонь.
Граф уже собирался отпрыгнуть или, может, отбежать в сторону, но, поскользнувшись, с трудом удержал равновесие. Уже разогнувшись, он все же взглянул на то, что чуть не привело к конфузу на глазах императора. Темные боги, лучше бы он никогда этого не делал! Лучше бы он и вовсе никогда не вступал в совет. Картина, представшая взору графа, будет преследовать его не только всю жизнь, но, он был уверен, и после смерти тоже.
Весь пол был залит вязкой, алой жидкостью, которую ни с чем нельзя спутать. Тронный зал залила кровь. Гарсиа, побледнев, обернулся к дверям и не сумел сдержать рвотного позыва. Шестьдесят четыре человека превратились в бесформенную кучу костей, рассеченных конечностей, вывороченных наружу внутренностей и моря крови. Без сомнения, все они были мертвы. Мигель против воли все же искал хотя бы одно целое лицо, но не находил даже этого. Складывалось такое впечатление, будто каждого члена совета пропустили через огромную мясорубку.
– Передай двору, что в этой стране лишь один правитель, – все так же скучающе произнес Константин. – Любого, кто думает иначе, я заставлю ответить за измену.
Из зала выбегал человек, с ног до головы забрызганный кровью. Он сверкал абсолютной седой, даже белой шевелюрой. Камердинер, проводив его взглядом, позвал уборщиков и закрыл двери. Там, в сгущающейся тьме, неподвижно сидел император, сжимая рукой клинок, сотканный из мрака.
Тим Ройс
Немного непривычно было стоять на плацу в полном одиночестве. Не было слышно тяжелых вздохов, таких, которые раздаются, когда мышцы уже давно отказали, но ты все равно выполняешь подход. Почти ничего не чувствуя, ничего не видя за какой-то гранью боли, все же выполняешь. Не было слышно и стука падающего тела, который обязательно следует за этим вздохом.
Удивительно неправдоподобно было наблюдать за безжизненной площадкой, где единственный звук – лишь перезвон клинков, висевших на стенде, а из компании – лишь птицы, подобные чайкам, усевшиеся на стене и неотрывно глядящие на меня своими черными бусинами-глазами.
– Кыш! – взмахнул я руками.
Птицы, будь я проклят, посмотрели на меня как на идиота, потом переглянулись и взмыли в воздух. Теперь я определенно остался в полном и бесповоротном одиночестве. Но на всякий случай все же огляделся. Наверное, так делает каждый, кто еще недавно был окружен людьми, а теперь остался один в ранее оживленном месте.
– Эх, жизнь моя жестянка, – прокряхтел я, взлетая на стену.
Сегодня было прекрасное утро. На востоке просыпалось солнце. Оно нежно ласкало небо, словно вгоняя его в краску и заставляя отступать ночную черноту и утренний сумрак. Ветер был свеж и приносил с собой столь долгожданную бодрящую прохладу, действующую ничуть не хуже ледяного душа. Хотя, если честно, здесь и нет никакого другого душа, кроме ледяного. Именно поэтому я, словно новобранец-призывник, щеголял бритой головой. Кому понравится из-за такого душа обзавестись непрошеными жителями в голове? А я после лазания по пещерам Харпудова гребня не собирался больше позволять использовать свое тело в качестве транспорта и кормушки для всяких паразитов и букашек.
Прикрыв глаза, я прислушался. Ветер откликнулся сразу. Он вновь рассказывал мне истории. Порой они были чудесными и волшебными, порой – столь обыденными, что от этого становилось грустно. Иногда я просил ветер рассказать мне о друзьях, и тогда он приносил вести о Нейле и Молчуне, которые с головой ушли в заботы о новорожденном ребенке.
Иногда он нашептывал шутливые истории про Руста и Младшего, которые что ни день, то цапаются с женами, но к вечеру у них всегда идиллия и уют в доме. Рассказывал об их детях, которые настолько непоседливы, что вскоре у моих товарищей может добавиться седых волос в шевелюре.
Шептал он и о Старшем, жена которого недолго ждала и тоже обзавелась животиком. Мои друзья даже шутили, что скоро «Пробитый золотой» соберется вновь. Но на этот раз он будет ходить под парусами, грозя торговцам наточенным клинком. И вместо имен Старшего, Младшего, Щуплого, Молчуна, Колдуньи, Ушастого, Принца и Зануды будут звучать имена Гектор, Артур, Мария и Дайлин. И сложат барды песни о лихой команде пиратов, перед которой не устоял ни один королевский фрегат.
Частенько я просил ветер рассказать мне о Рыжем и компании, но тот всегда возвращался с «пустыми руками». Наверное, ушлые аристократы озаботились какой-нибудь мудреной магической защитой и мой собеседник и товарищ не мог их отыскать. Что ж, думаю, и у них все хорошо. Пожалуй, уже вернулись в столицу и Константин устраивает им знатный разнос на тему «почему не доставили изменника Тима эл Гериота».
О Константине я тоже спрашивал, но ветер даже не летел к нему – он боялся. Глупо, кажется, но императора почему-то боялась сама стихия. Я не хотел думать над ответом, так как все еще был глубоко наивен и отказывался поверить в то, во что необходимо верить.
Так протекали дни, неспешно сменяя один другой. Ничем не отличаясь, ничего не предвещая, они текли степенно и спокойно, отмеряя неведомое мне расстояние. Каждое утро начиналось с побудки, завтрака в огромной, но пустой столовой. Потом недлинный путь по извилистым коридорам, где мне изредка чудились призраки. А там – стена и разговоры с ветром. Порой я даже засыпал на ней, свешиваясь половиной тела над бездонной пропастью. Меня это не пугало. Нет-нет, это совсем не бахвальство и не пустое хвастовство, просто я действительно не испытывал страха. Иногда мне даже казалось, что я и вовсе утратил чувство страха, но потом я вовремя вспоминал выученный урок и принимал реальность такой, какова она есть.
В какой-то определенный момент происходящее стало мне нравиться. Оно чем-то напоминало утреннею негу, когда ты уже проснулся, но все еще лежишь, укутавшись одеялом, пребывая на грани мира грез. Так же и завис, не желая делать следующий шаг. Но это состояние длилось недолго, лишь одно утро, потому как на площадку заявился старший малас.
– Тим Ройс, – обратился он ко мне.
Я сидел на стене, вглядываясь в бесконечность. Она притягивала меня, маня своими далями, но все же я нашел в себе силы повернуться к старику:
– Пришло время?
– Нет. Бой будет послезавтра.
– Тогда зачем вы здесь?
Малас помолчал, а потом со вздохом произнес:
