Нет, так нельзя. Нервы нужно держать в узде. Да только как это сделать, когда столько всего навалилось?
Хотя на что он, собственно говоря, злится? На пилота? На Голокона и Карлито? На Рыкова с его проверкой? На улетевшего Семёныча?
Нет. Прокофьев злился только на себя. На свою беспомощность.
Он всегда был уверен, что его знаний с головой хватит на разрешение любой рабочей ситуации. И что? Стоило Семёнычу улететь, и он беспомощен, словно младенец, пытающийся стащить двадцатилитровую банку варенья с верхней полки.
А ведь он так обрадовался, когда появилась возможность самому решить загадку! И чему, спрашивается, было радоваться?
Немного успокоившись, Антон отправился в ванную и умылся холодной водой.
Он снова попробовал дозвониться до Семёныча. Безрезультатно.
И что теперь? Снова искать информацию? Снова обыскивать корабль?
Сержант сходил на кухню и приготовил кофе. Немного подумал, открыл распределительный щиток с затёртым изображением черепа и скрещенных костей, выбрал из запасов Семёныча бутылку коньяка и плеснул немного в чашку.
Когда вернулся на пост, увидел, что Голокон и Карлито явно нашли общий язык и что-то оживлённо обсуждали.
Прокофьев уселся за стол и сделал пару мелких глоточков из чашки. Он начал успокаиваться. Краем уха Антон слушал разговор Карлито и Голокона.
– Итак, ты хочешь кардинально сменить направление своей жизненной колеи, – пафосно вещала голова, глядя на гусеницу. Похоже, Голокон начал вербовку нового подопечного. – Есть ли у тебя предпочтительные пути продвижения или же пред тобой открыты все дороги ввысь?
– Чего? – спросил Карлито. Такого ярко выраженного недоумения Прокофьев ещё не видел. Карлито выпучил и без того большие глаза, подался назад, а вдобавок изогнулся знаком вопроса.
В один миг вся спесь слетела с Голокона, и он устало спросил:
– Говорю, есть идеи какие-то? Чем заняться хочешь?
– Вот ты про что! – обрадовался Карлито. – Есть, конечно! Я могу стать шпионом! А чего? Опыт у меня уже имеется!
– И умереть от шальной пули? – Голокон поморщился. – Не годится. Чем раньше занимался?
– Ну, я был, так сказать, революционером, – гордо заявила гусеница. – Создал профсоюз, сочинял и пел песни, воодушевляющие соратников на подвиги!
– Вот! Тебе нужно на сцену! – радостно воскликнула голова. – Эх, были бы у меня руки, я бы тебя обнял! Ты хочешь стать звездой?
– И умереть от шального помидора, брошенного из зала, – съязвил Антон.
Однако Голокона уже было не остановить. Он даже не дождался подтверждения от Карлито.
– Я буду твоим продюсером! Да! Я уже вижу эти заголовки! Гусеница-тенор Изабелла…
– Меня зовут Карлито, – обиженно заявила гусеница.
– Карлито? – переспросил Голокон. – Не пойдёт. На чём я остановился? Да! Гусеница-тенор Изабелла…
– Переспала с продюсером без туловища, чтобы попасть на сцену! – не сдержался Прокофьев.
– Да не перебивайте вы! – взвизгнул Голокон. – Гусеница-тенор Изабелла! На подтанцовке балет пауков-сенокосцев! Аккомпанирует оркестр сверчков! Освещение – команда светлячков-пиротехников! А? Каково?
– Ну… – протянул Карлито. Однако его мнение роли уже не играло. Мысли Голокона встали на колею и понеслись со скоростью вагончика на американских горках.
– Для того чтобы пробиться на сцену – нужны либо деньги, либо скандал. У тебя есть деньги?
– Нет.
– Тогда будем использовать скандал!
– Скандал? – хмыкнул Карлито. – Это мне что, перед камерой кого-то побить нужно? Я бы и не против, да ростом не вышел.
– Кого сейчас удивишь дракой? – парировал Голокон. – Кроме того, скандал можно придумать. Все так делают. Но он должен звучать правдоподобно! Чтоб его можно было проверить, пусть и без деталей. Вот, например: ты сейчас где? На посту ГАИ. Исходим из этого и придумываем скандал. Тебя незаконно задержали гаишники, начали избивать, ты кричал и вдруг понял, что можешь петь! Неплохо, а?
– А как вам другой вариант, – заметил Прокофьев. – Гусеница Карлито выкинул голову-консультанта в открытый космос!
– Эта версия не выдержит никакой проверки, – высокомерно заявил Голокон.
– Ещё одно слово в сторону ГАИ – и ещё как выдержит, – хищно усмехнулся Прокофьев.
Больше ни одного нелицеприятного упоминания астроинспекции Антон не слышал. Голокон и Карлито долго спорили и в конце концов остановились на версии, согласно которой Карлито раньше был гигантским космическим червём, пожирающим всё на своём пути. Однажды он столкнулся с чёрной дырой и проглотил её. Но пока переварил, гравитационное поле чёрной дыры сжало его до нынешних размеров. В этот момент перед его глазами пронеслась вся жизнь, он решил пересмотреть своё мировоззрение и стать певцом, чтобы нести позитивные эмоции всем существам во Вселенной.
Прокофьев от души смеялся над этой версией, однако Голокон и Карлито почему-то решили, что она идеальна, и вообще, слыхали и поглупее.
– Теперь нужно подобрать репертуар, – размышлял Голокон. – Ты там что-то говорил про революционные песни? А ну изобрази.
Карлито затянул что-то повествующее о бедных гусеницах, попираемых задней железной пято́й проклятого дона Сентипеди.
– Не пойдёт, – остановил гусеницу Голокон. – Давай что-то более радостное. Романтическое. О любви.
Песня, прославляющая крепкие, в тридцать лап, объятия гусениц Голокону понравилась намного больше.
– Уже лучше! Да! Но не стоит останавливаться! Давай ещё что-то! Я знаю, ты можешь ещё лучше… О! Может, рок?
Карлито прокашлялся, набрал воздуха в лёгкие и прорычал что-то совсем невменяемое.
Голокон задумчиво прищурился.
– О чём ты хоть пел?
– Не знаю. А разве в роке ещё и текст бывает? Я думал, они просто рычат.
– Ну… Даже если и бывает – неважно. Мне нравится. Значит, так: сейчас мы тебя бреем, оставляем ирокез по всей спине…
Договорить Голокону Карлито не дал. Он категорически отказался от стрижки.
– Да что ты понимаешь! – заорал Голокон. – Я твой продюсер! Не спорь со мной!
– А то что? – заорал в ответ Карлито. – Что ты можешь? Разве что плюнуть в меня!
– Ах так? Ну знаешь! Хорошо! Пой что хочешь!
И он запел. Видимо, это была какая-то народная инсектианская песня. Голос Карлито взлетал и падал. Антон заслушался. Голос Карлито начал повышаться, тянуться, и вдруг раздался звон разбитого стекла.
Антон подскочил, опасаясь, что их старенькая станция начала разваливаться на куски. Завертел головой. На столе лежали осколки стеклянного стакана, который Семёныч использовал как подставку для ручек. Прокофьев, конечно, слышал о людях, которые голосом разбивают стаканы, но никогда с такими не сталкивался.
