Жестоко, но это так.
Мы уже выехали за город. Тянуло холодом, несмотря на ватник, трясло. Потом остановились – я догадался, что это. Контроль – один на шоссе Джелалабад – Кабул, первом национальном шоссе, блокпост. Один из ключевых, здесь, по-моему, даже есть рентгеновский аппарат, как на таможенных пунктах пропуска. Вот только все машины под него не загонишь.
Очередь. Я начал задумываться, а по мне ли эта авантюра. Мы так до вечера ехать можем, а зимой много часов практически без движения – не для моего возраста, скажем так…
Машина двигалась рывками. Я догадался, что проверяют быстро, возможно, часть сотрудников бросили на расчистку снега: в Афганистане снежный буран – это настоящее бедствие, это у нас он – обычная зимняя неприятность.
Авантюра…
Человека, с которым я должен был встретиться, звали Джелалуддин Хаккани. Старший из братьев Хаккани, лидер так называемой Организации Хаккани, по нашей оценке, представляющей наибольшую опасность в приграничной зоне. Под его началом – до двадцати тысяч боевиков, как в горах, так и легализовавшихся, чтобы продолжать террористические действия. Объявлен вне закона Высочайшим решением, за его голову назначена награда в один миллион рублей золотом. После ликвидации генерала Абубакара Тимура – самый опасный из всех террористов, действующих в нашей зоне ответственности.
В отличие от многих других террористов и лидеров террористических групп, практически неграмотных, закончил медресе, а потом и исламский университет в Аль-Азхар, в Каире. Придерживается принципов ваххабизма – крайне агрессивного суннитского религиозного течения, созданного британской разведкой с целью дестабилизации Османской империи, а потом применявшегося против нас. Магистр усуль аль-фикх исламского правоприменения с правом быть кади, исламским судьей. Виновен по меньшей мере в двухстах террористических актах против русских, на его личном счету не менее пятисот загубленных жизней.
Просто удивительно, почему такой человек пошел на контакт с нами.
Его люди установили контакт со мной, когда я покупал очередную партию мобильных телефонов. Несколько человек, двое из которых были в полицейской форме, скорее всего, настоящей полицейской форме. Они запросто могли бы убить меня… я бы убил двоих, возможно, троих, еще менее вероятно – четверых, но их было восемь, и пятый однозначно убил бы меня. Но вместо этого они сказали, что один шейх желает говорить со мной, и только со мной, и более ни с кем из русских. И если я желаю с ним поговорить, то они гарантируют мне безопасность, для чего несколько человек из числа крайне авторитетных в горах, представители трех разных родов, не просто гарантируют мне безопасность, а спустятся вниз и отдадут себя в руки моих людей как гарантию моей безопасности.
Я поверил. Потому что шейх не такой дурак, и хоть он и фанатик, но понимает, что вступать в конфликт сразу с тремя пуштунскими племенами, в том числе и со зловещими африди, воинами и мятежниками, – это уже слишком. И что если он нарушит обещание и убьет меня, Шура муджахеддинов, скорее всего, примет решение, что он действовал не по воле Аллаха, и выдаст его пуштунам на расправу. Конечно, можно было предположить, что, например, у уважаемого шейха обнаружили рак, и ему теперь все равно, и он перед смертью решил, что еще может сделать против русских: разменять свою жизнь на мою. Но… в общем, я поверил. И дал свое согласие.
Мы снова поехали…
Самое плохое – все приходилось держать внутри. Доверять никому нельзя, ни единому человеку, ни единому! Поэтому официальные структуры просто не знают, где я нахожусь, и если шейх все же обманул, я погибну. Но такова плата. Такова плата за победу, по крайней мере, это более достойно.
Мы ехали по дороге, и я знал по какой. Шоссе на Пешавар, первое национальное. Это всего лишь дорога по русским меркам, словом «шоссе» у нас обозначается нечто другое. Его строили англичане в шестидесятых годах; в некоторых местах оно сужалось так, что можно было пройти только одной машине в любую сторону, приходилось пропускать идущие в разные стороны машины по очереди, а высота скальных стен в этом месте достигала нескольких десятков метров, отчего становилось жутко. Британцы взорвали эти стены и создали дорогу, проходимую для бронетехники, но узким местом оставался Хайберский проход, ворота в северо-западную Индию. Когда мы пришли, то расширили и проход до трех рядов в каждую сторону, и теперь эта дорога была намного более оживленной, чем раньше. Я понимал это по гудению фур, идущих в Пешавар. Город, объявленный вольным торговым городом по условиям Бисмаркского урегулирования. Город под британской властью, но никто не вправе запретить там торговать. В том числе и русским. В этом был смысл: если мы не выбьем Британию из Индии военной силой, то рано или поздно выдавим своими товарами. Британцы просто потеряют рынок, оккупация Индии станет затратной и будет забирать денег больше, чем приносить, и тогда они уйдут.
Вопрос в том, что дальше. Что-то мне чертовски не нравится, в кого превратились мы, русские, за последнее время. По зубам ли нам этот кусок…
Скверно было еще и то, что стало тяжело дышать… Тут и так тяжело дышать: горы, приехавший сюда человек первое время задыхается. А тут еще и водилы – чтобы хоть немного повысить мощность двигателя в горах, они убирают нейтрализатор и делают что-то типа прямоточной системы. Да и солярка здесь не лучшего качества. В результате грузовики дымят как паровозы, весь этот дым, вся эта гарь скапливается в ущелье, по которому идет трасса, и дышать тут чертовски тяжело. Особенно когда лежишь без движения в сорока сантиметрах от дорожного полотна.
Черт бы все побрал, не спать!
Интересно, далеко ли? По моим прикидкам – километров десять от Кабула отмахали. Зона безопасности двадцать, это как раз радиус применения примитивных ракетных систем «Б-1»
[8]
, и в этой зоне, по заверениям разведки, нет и не может быть ни одного отряда моджахедов. Нет, конечно, сами моджахеды есть, но поодиночке, с легальными документами и без ракетных систем. Дальше идет зона свободной охоты, которую не удается стабилизировать даже постоянным дежурством беспилотников. Каждый месяц хоть что-то, но происходит
[9]
…
И интересно, в каком состоянии я буду, когда мы приедем на место? Живом или не очень.
Чертов холод начинал давать о себе знать. Самое опасное – это когда ты перестаешь чувствовать, что тебе холодно. Если ты это чувствуешь, значит, все в порядке. Если перестаешь и при этом тебя клонит в сон, приехали…
Чтобы не замерзнуть, я начал вспоминать курсы. Те самые, на Балтике. Полуостров Порккалла-удд, станция торпедных катеров. Холодно-серая свинцовая вода – на Балтике она никогда не бывает по-настоящему теплой. Утренний комплекс упражнений у нас примерно соответствовал комплексу морской пехоты, зато проводился по пояс в воде. Потом в мокром обмундировании мы бежали в столовку. На этой чертовой базе все приходилось делать бегом, чтобы не замерзнуть, нас приучали к холоду, к постоянному пребыванию в сырости, к переохлаждению. Сухая одежда для нас была скорее исключением, нежели правилом, мы целыми днями занимались в мокрой. Кто заболел, того отчисляли.
