Начстанции грузно опустился на единственный в комнате стул, услужливо пододвинутый охранником. Пристально посмотрел на Федора:
– Ну, рассказывай, – только и сказал он.
Федор принялся говорить, стараясь не пропустить ничего – и сам чувствовал, какой нелепой выглядит его история. Когда он упомянул о загадочном смехе в туннеле, Сотников нахмурился, а когда Федор рассказал о перестрелке, так и впился в него глазами. Потом, не сказав ни слова, поднялся и медленно вышел. А охранник остался, и Федор счел это дурным знаком.
Что уж тут скрывать от самого себя – Федор прекрасно понимал, что Кузьма, скорее всего, уже покойник. Что с заказчиком – неизвестно. А вот сам он жив, и выглядит все это очень подозрительно – если надо будет кого-то обвинить в случившемся, то лучшей кандидатуры, чем он, просто не найти.
От слабости Федор вскоре задремал, а очнулся от того, что кто-то бубнил над ухом. Он тут же все вспомнил и сморщился – это ж надо было так влипнуть. А голос все бубнил:
– Вставай быстрее, дрезина ждать не будет. Или хочешь пешком до Электрозаводской топать?
– Зачем мне на Электрозаводскую? – приподнявшись, щурясь от света, спросил Федор. У нависшего над ним мужика было дубленое, словно обветренное лицо, нос с красными прожилками, глаза тоже красные, словно от недосыпа, в коротких волосах – седина. Ватник на нем был старенький, поношенный, ватные штаны, впрочем, аккуратно залатаны, хотя все в пятнах. «Из работяг, наверное, – сообразил раненый. – Поддает, небось, оттого и глаза такие».
– Это меня не колышет, – продолжал тем временем развивать свою мысль мужик. – Приказ Каданцева – доставить тебя туда.
Федор знал, что Каданцев – начальник транспортной службы альянса, и понятно было, что судьбой Федора тот озаботился по указанию Сотникова. Но Федору было неприятно, что все решают за него – передают из рук в руки, словно неодушевленный предмет. И почему Каданцев принял именно такое решение? Его что – снова будут допрашивать, уже на Электрозаводской? Федор чувствовал себя не самым лучшим образом, его знобило, рука болела, и ему ужасно не хотелось опять куда-то тащиться. Хотелось лежать здесь, в госпитале, на ветхой, но относительно чистой простыне бурого цвета – где только здешние медики до сих пор берут такие? Бурого – это чтоб кровь не видна была.
– Что я там забыл, на Электрозаводской у вас? Мне б самому с Каданцевым поговорить, – пробормотал Федор неуверенно.
– Некогда ему со всякими тут разговаривать. Приказ есть приказ. Долго я ждать тебя должон?
– Да, жаль, что не получилось послушать начальника транспортного цеха… – пробормотал Федор. Его собеседник обиделся и счел нужным вступиться.
– Альберт Георгич знает, что делает. Хоть и строг иногда, все для нашей пользы. День и ночь о нас печется. Раз сказал – выполняй без разговоров, а то как бы хуже не было. Между прочим, – собеседник даже понизил голос, – Кузьму-то и еще одного мужика мертвыми в туннеле нашли. А тела, говорят, такие, будто всю кровь из них высосали, да еще и обкусали. И у обоих еще раны пулевые. Темное дело, ох, темное. Наши-то некоторые поговаривали – живут в том туннеле твари, морок наводят. И Сотникову пытались про это сказать, да он и слушать не хочет. А теперь вот не отмахнешься – либо признать придется, что там твари орудуют, либо получится, будто ты тех двоих замочил. А за Кузьму тут многие готовы глотку перервать кому хошь. Чуешь, чем дело пахнет? Так что Альберта Георгича слушай, уходи отсюда подальше, коли жизнь не надоела, а то хуже будет. На Ганзе тебя уже небось капитан Панкратов поджидает – тот еще зверь. Запытает и разбираться не будет – виноват или так, под горячую руку попался. Ему человека убить – раз плюнуть.
Федор уже и сам понял, что дело плохо, как только узнал о гибели Кузьмы. Он, конечно, и так догадывался, но одно дело догадываться, другое – знать наверняка. Кузьма был нужен многим, его ценили, и поквитаться за его смерть тоже многим захочется. Поэтому как ни крути, а выходило, что Сотников принял правильное решение – надо ему пока скрыться, отсидеться, а там видно будет.
– Как звать-то тебя? – спросил он мужика.
– Виталей с детства кличут. Ну что, пошли, что ли, – и мужик, бубня что-то под нос, повел Федора на платформу, туда, где усталые работяги уже рассаживались в дрезине. Они с любопытством косились на Федора, на его перевязанную руку, но вопросов никто не задавал.
Глава 3
Электрозаводская
– Тут Малыш видит, что обступили его эти твари со всех сторон. Крикнул нам: «Прощайте, мужики!», да и кинул себе под ноги бутылку с горючей смесью. Шарахнуло так, что мама не горюй. Вот что называется – красиво уйти! Половина гадов вокруг него лежать осталась, некоторые стали расползаться, самые шустрые кинулись бежать. А Жженый будто в ступор впал – никак винторез поднять не может, руки трясутся. Я ему кричу: «Стреляй, Глеб Егорыч! Уйдут ведь!» Он выстрелил раз, другой, даже завалил парочку, но остальные все равно ушли. В Сокольники рванули – у них там, видно, в парке гнездо. Ну, теперь, наверное, надолго запомнят, как к нам соваться. Я сам пятерых подранил, не меньше, мамой клянусь – умирать уползли, – взахлеб рассказывал парень в рваной тельняшке и спортивных штанах, размахивая руками.
– Теперь это красных головная боль, – усмехнулся пожилой мужик, поворошив дрова в костре. Над огнем висел котелок с водой, и всем желающим наливали жиденький чай. Обитатели Электрозаводской отдыхали после трудового дня, вспоминая дела недавних дней.
Федор хмыкнул. Здешние сталкеры, видно, тоже любят приукрасить – вон как парень заливает. Он, как всегда, старался даже из пустой болтовни извлечь для себя побольше полезной информации. И уже понял, что станция Электрозаводская находится не так далеко от станций Красной линии, где теперь обитают коммунисты. Ну, и что это дает? Да ничего пока. Теоретически по поверхности можно добраться, например, прямиком по улице Гастелло к метро Сокольники. Кажется, там и находился комбинат с ласковым названием «Настюша», продукция которого очень выручала коммунистов, пока запасы не иссякли окончательно. Да только дураков нет почти на верную гибель идти.
Говорят, несколько лет назад находились такие отчаянные – то ли жизнь на родной станции не устраивала, то ли еще что – срывались, кто в одиночку, кто по двое, по трое. Ведь если на машине, так вообще быстро можно доехать. И даже, говорят, про одного кто-то слышал – добрался он вроде до Сокольников. А потом следы его затерялись. В то время как раз по всему метро войны шли – может, голову сложил, а может, у красных в Берилаге сгинул. Да и Сокольники-то так еще по привычке многие называют, а красные, говорят, давно переименовали их в Сталинскую.
Где-то еще дальше в тех краях находится загадочный Черкизон – закопавшийся под землю многоярусный рынок, о котором ходят жуткие слухи: там процветает торговля людьми и жестокие забавы – гладиаторские бои.
– Дядя Саша, а говорят, ты недавно прядильщицу встретил? Какая она? – спросил паренек с жадным любо-пытством.
