– Ааа… – протянул Версоцкий. – Нет, все немного не так. Хотя отрицать не стану: ради того, чтобы заполучить работающую систему, я готов на все.
– И зачем же она вам?
– Чтобы вернуться домой, – спокойно ответил профессор.
Костя глупо захлопал глазами, полностью потеряв и нить рассуждений, и смысл разговора.
– Пояснить можете? – наконец сумел выдавить он.
– Садись, – кивнул на стул Версоцкий. – Конечно, могу. И даже хочу. Возможность побеседовать с живым нормальным человеком в последнее время выпадает мне, к сожалению, слишком редко.
Костя послушно вернулся за стол, ведя за собой зомби.
– Может, снимите наручники? – спросил он, усаживаясь так, чтобы не уставала рука, которую держал его безмозглый конвоир.
– Нет, – отрезал Версоцкий. – В этом случае я не смогу тебя контролировать, а мне неожиданности ни к чему. Если я смогу захватить бронепоезд, то, возможно, отпущу тебя.
– Хорошо, – сказал Костя. – Так каким же образом вы собрались лететь на установке Ломакина домой?
– Я не говорил, что собираюсь лететь, – неожиданно улыбаясь, сказал Версоцкий. – Я сказал «вернуться».
– Непонятно.
– Год назад я закрылся в лаборатории и включил установку Ломакина. Так? – спросил Версоцкий.
– Так, – подтвердил Костя.
– Потом рабочие взломали бронированную дверь и нашли за ней меня, но уже свихнувшегося. Так?
– У нас вечер риторических вопросов? – поднял бровь Костя. – Конечно, так. Вы закрылись и пытались стать суперчеловеком. Но ошиблись и сошли с ума… – он запнулся, заметив насмешливый взгляд Версоцкого, и закончил: – Ну, точнее, все решили, что вы сошли с ума. Не понимаю, зачем все это спрашивать?
– А затем, что закрылся в лаборатории один Версоцкий, а выкурили из лаборатории совсем другого.
– Я в это должен поверить? – изумился Костя.
– Я не говорю, что ты должен поверить, а сообщаю факты. Факты же таковы: профессор Версоцкий много лет назад совершил ряд прорывных открытий, жертвой которых и стал в конце концов. Главная ошибка, которую я допустил в исследованиях времени, заключалась в контакте с самим собой.
– Вы сделали машину времени? – глупо спросил Костя.
– Я открыл принцип, согласно которому перемещения во времени мало чем отличаются от перемещения в пространстве, – начал объяснять Версоцкий. – Но есть одно небольшое условие: нельзя допускать парадоксов. Мелкие, вроде раздавленной в прошлом бабочки, проходят достаточно безболезненно, а вот крупные, например уйти в прошлое и убить своего дедушку, порождают серьезные коллизии с появлением петель альтернативной реальности времени. Так вот: встреча с самим собой в любом времени – это недопустимый и невозможный парадокс. Который, в свою очередь, образует сразу несколько альтернативных петель одного времени.
– Я ничего не понимаю, – пробормотал потрясенный Костя, которому даже в голову не пришло, что Версоцкий может его обманывать.
– Машину времени нельзя взять и построить где угодно, – со вздохом сказал Версоцкий. – Когда-то два молодых ученых, Версоцкий и Ломакин, нашли в совершенно невозможном по обычном меркам месте, называемом Зоной, такие аномалии, сочетание которых в ряде случаев позволяет обойти некоторые фундаментальные законы природы. И разработали установку, способную использовать эти нарушения. Если хочешь, могу назвать это созданием машины времени, хотя оно и не совсем так. Потом Версоцкий решил уйти от своего туповатого коллеги, но место для создания машины времени было одно-единственное на всей планете. Тогда у Версоцкого еще были какие-то глупые ограничивающие принципы, и он не стал убивать глупого коллегу, хотя и стоило бы. Он просто имитировал потерю интереса к экспериментам со временем и стал рассказывать, что теперь будет заниматься исключительно влиянием пси-аномалий на мозг человека в условиях активации их деятельности с помощью установки. Даже нанял молодого сталкера якобы для экспериментов с ним. А сам, втайне от Ломакина, попробовал перемещаться во времени.
– Вы перемещались в будущее? – с недоверием спросил Костя.
– В будущем, – не обращая на него внимания, продолжал Версоцкий, – он обнаружил, что Зона все еще существует и уникальное место – тоже. Но от их бывшей с Ломакиным лаборатории остались только жалкие развалины. Тогда он стал брать с собой Зюзю, – так звали молодого сталкера, – и вдвоем они худо-бедно восстановили лабораторию как смогли. И даже смонтировали там копию установки. Имитация же работы с настоящими пси-аномалиями привела к определенным мутациям у обоих, только они об этом тогда еще не знали. Но главное, однажды Версоцкий допустил ошибку и во время смещения вдоль времени наткнулся на себя и Зюзю, возвращавшихся откуда-то. Это был первый парадокс, о котором он, то есть я, пожалел слишком поздно. Он породил массу петель альтернативного времени, которое то и дело вторгается в основной поток, создавая события, похожие на те, что уже раньше происходили. И каждая моя встреча с самим собой из альтернативной петли порождает новые петли. Как-то раз мне довелось видеть разом семь собственных дублей. Сколько там накопилось в итоге коллизий – представить страшно.
– У меня голова кругом идет от ваших откровений, – признался Костя. – Скажу вам честно: я рад, что вся эта дребедень меня не коснулась.
– А с чего ты взял, что не коснулась? – удивился Версоцкий. – Хотя сейчас, может быть, действительно еще не коснулась. Не встречал еще никого похожего на себя? Не чувствовал, как начинает вокруг формироваться точно такая же ситуация, какую ты уже проходил? Это первые признаки альтернативных петель времени.
– Ну, пугайте меня, – попросил Костя. – А то я сейчас займусь поисками признаков альтернативных петель в своей жизни и непременно их найду, даже если их еще нет. Лучше расскажите, что было дальше.
– Потом Версоцкий решил, что надо ликвидировать такую угрозу, как Ломакин, который, кажется, начал о чем-то догадываться. Забрал самые важные детали и чертежи, подстроил так, чтобы коллегой занялись спецслужбы, и ушел вместе с Зюзей в будущее, в свою лабораторию, где ему уже никто не мог помешать. Если бы я знал, что у Ломакина хватит ума построить свою установку, то просто убил бы его сразу.
– А вас добрым не назовешь, – схохмил Костя, пытаясь привести мысли в порядок.
– В будущем, – продолжал Версоцкий, – я решил поставить более глобальный эксперимент с перемещением во времени. Единственным ограничением стал тот факт, что я мог перемещаться в пространстве недалеко от того места, где находились аномалии. И даже попадая в прошлое, где этих аномалий не было вовсе, все равно был ограничен в пространстве несколькими километрами от этого места. Мне нужно было такое время, чтобы никому не было дела до эффектов, которыми сопровождаются темпоральные смещения. И я нашел такое время, тем более что оно мне всегда было интересным. Великая Отечественная война!
Версоцкий протер лицо рукой, точно стирая неприятные воспоминания.
