Сердце ее завоевать мне так и не удалось, но зато в этот период ослепления страстью я тоже стал видеть сны о Рондуа. И эти сны полностью изменили мою жизнь. Они, да еще землетрясение.
Добравшись наконец до дома Джеймсов, я понял, что промерз до мозга костей. Похоже, гибель близкого человека лишает вас какого-то жизненно необходимого внутреннего тепла. Или, возможно, нарушает подачу топлива, поддерживающего пламя в горелках жизни. Как бы то ни было, окончательное осознание того, что моего лучшего и старейшего друга больше нет, пришло лишь после часовой прогулки по нью-йоркским улицам в декабрьскую стужу. Конечно же, он вовсе не был жестоким человеком. Только теперь, после двадцати лет знакомства с ним, я понял, что на самом деле он даже лучше, чем я привык считать. Однажды он заметил, что в году аж тридцать один миллион секунд. И что лишь ничтожно малое их число заслуживает того, чтобы о них помнили. Да и те, что помнятся, как правило, лишь мучают нас и причиняют боль.
– Слушаю вас!
– Каллен, ты? Это я, Уэбер. Я тут у вас внизу. Ничего, если зайду?
– Господи, Уэбер! Мы только что узнали о смерти Фила. Конечно, поднимайся скорее.
На входной двери их квартиры красовался огромный праздничный венок. Семейство Джеймсов всегда любило Рождество. Оно у них начиналось еще в ноябре и затягивалось чуть ли не до конца января. Конечно, они настаивали, что главная виновница этого их дочурка Мэй, но было совершенно ясно, что праздник куда больше нравится им самим. Во всех углах их квартиры были вечно разложены апельсины с корицей, подоконники уставлены рождественскими открытками, а в гостиной высилась елка, будто позаимствованная из какого-то фильма сороковых годов вроде «Жены епископа»7 или «Жизнь прекрасна»8 . Одним словом, уютное у них было гнездышко. В него удивительно удачно вписывались и домашние шлепанцы и добродушный пес, который, как привязанный, таскался за вами из комнаты в комнату.
Каллен открыла мне дверь, и на лице ее расцвела улыбка. На свете много женщин с идеально красивыми лицами. Мне доводилось знавать таких, а с некоторыми из них я даже спал. Но лица эти таковы, что всегда остаются безмятежными и равнодушными, их выражение не меняют ни серьезные чувства, ни даже долгая ночь любви. Они чем-то похожи на смокинг, который одеваешь только по особым случаям, а вернувшись домой, аккуратно вешаешь на плечики и отправляешь обратно в шкаф до следующего раза. Любое пятнышко или складочка безвозвратно губят его. Лицо же Каллен никак не назовешь идеальным. Она слишком много улыбается и зачастую ее улыбка неискренна: это просто самое доступное для нее средство защиты от любопытного и навязчивого мира. Тем не менее, Каллен женщина очень красивая и… цельная. Когда мы с ней познакомились, она была целиком захвачена любовью и крайне застенчива. Даже тогда я страшно нуждался во всем этом, хотя точно знал, что никогда не получу ничего. Сама того не сознавая, она навсегда, будто наручниками, приковала меня к своему сердцу.
В этот печальный день, впустив меня в прихожую, Каллен не обняла меня, как обычно, а лишь сняла с руки серебряный браслет и протянула его мне. Еще пытаясь завоевать ее, однажды я сам попросил ее об этом. Такой жест был единственным проявлением реальной физической близости, которая только и могла у нас с ней быть: браслет хранил тепло ее руки, представлял для меня единственную возможность ощутить его. И пусть, когда я попросил ее об этом впервые, она даже порозовела от смущения, со временем протянутый мне браслет стал означать: я здесь, друг. И сделаю для тебя все, что в моих силах.
– Как поживаешь, Уэбер?
– Так себе. А где Мэй?
– В комнате, с Дэнни. Мы ей еще ничего не говорили. Сам же знаешь, как она любила Фила.
– Какой человек! – Из глаз у меня покатились слезы. – А знаешь, что еще чертовски странно? Когда Фил в последний раз ночевал у меня, на обратном пути из Югославии, он спал на диване и пользовался моей пижамой. На следующее утро, после его отъезда, я, ни с того, ни с сего, взял эту пижаму, прижал к лицу и стал нюхать. Мне вдруг захотелось ощутить его запах. До сих пор не представляю, зачем мне это понадобилось. Совсем недавно он был у меня. А теперь его больше нет. И в то же время он повсюду.
Она ласково обняла меня за плечи и провела в гостиную. Не успели мы войти, как из соседней комнаты важной трусцой выбежал небольшой черный керн-терьер9 , как две капли воды похожий на собачку из «Волшебника Страны Оз»10 . Выпачканный чем-то белым нос придавал песику удивительно смешной вид. Похоже, он только что лакомился чем-то вроде взбитых сливок.
– Мама! А Негнуг11 весь крем съел! – В комнату возбужденно размахивая руками и высунув язык вбежала пятилетняя Мэй Джеймс. Ее большие глазенки восторженно сияли. – Уэбер! – Она бросилась вперед и повисла на мне, крепко обхватив мои ноги своими крошечными ножками.
– Привет, Мэй! Вот, заглянул на огонек.
– Уэбер, знал бы ты, что случилось! Мама взбила крем для торта, а Негнуг его взял да и съел.
Следом за дочерью в комнате появился Дэнни. На лице его была широкая улыбка, которая мне всегда так нравилась. Он протянул руку, и мы обменялись крепким рукопожатием. Потом, не отпуская моей руки, он положил левую ладонь поверх моей и сказал:
– Хорошо, что ты зашел, Уэбер. А то мы за тебя страшно волновались. Давай-ка выпьем.
– Пап, а как же крем? Разве ты не отшлепаешь Негнуга? Да-а, вот мне за такое точно бы досталось! А его теперь еще и на ковер стошнит, как в прошлый раз.
В камине негромко потрескивали дрова. Пес развалился на боку возле огня. Вид у него был крайне усталый и довольный. Мэй подошла к лохматому обжоре, подбоченилась и негодующе покачала головой.
– Теперь из-за тебя, негодник, торт получится совсем не такой вкусный как всегда!
Мы с Каллен устроились на диване, а Дэнни опустился в стоящее рядом кресло.
– Мэй, малышка, будь добра, сбегай, посмотри, как там чайник. Только ничего не трогай, а просто взгляни, вскипела вода, или нет.
– Сейчас, мамочка.
Когда девочка убежала на кухню, Каллен быстро проговорила:
– Слушай, Уэбер, только не торопись уходить, ладно? Сейчас они с Дэнни сходят в кино. А нам с тобой нужно будет поговорить.
– О Филе?
Они переглянулись. Потом – уже Дэнни – ответил:
– О нем и еще кое о чем. – Он наклонился, пошарил рукой под креслом и вытащил оттуда какой-то пакет. – Пару дней назад по почте пришла посылка от Фила. Сначала мы решили, что это рождественские подарки для Мэй. Но, когда вскрыли, внутри оказались три пакета, на одном из которых было твое имя.
Я тут же сел прямо и спросил:
– Так это от Фила? Дэнни пожал плечами.
– Мы тоже ничего не поняли. Правда он знает, что Рождество ты всегда справляешь с нами. Может, он хотел, чтобы мы развернули подарки в присутствии друг друга? Во всяком случае, так считает Каллен.
