– Что? – сразу посуровел и поднялся с места Вася.
– Но я буду на твоей стороне – сразу заторопился домовой, – и сумею убедить наших, чтобы они тоже приняли твою сторону.
– Ну смотри, Авессаломыч, – сказал Вася, – не сумеешь убедить ваших, бойся. Должок!
– Всё будет в ажуре, Вася, – уже совсем успокоился домовой, понимая, что по меньшей мере отсрочки выплаты долга он добился. А там видно будет! Ночью наших соберу!
Наступила ночь. Авессаломыч выбрался из-под печки, подошёл к двери и дунул в замочную скважину. Извне послышался длинный стон, потом как будто упало что-то тяжёлое.
– Всё, – самодовольно сказал домовой, – теперь он до утра не проснётся.
Обычная наглость сразу вернулась к нему. На нём даже шерсть теперь топорщилась как-то особенно дерзко. Казалось, он уже поверил, что удастся избежать Васиных щелчков. Правда, когда его взгляд падал на Васю, он немного съёживался.
Авессаломыч подошёл к печке, наклонился и свистнул в поддувало. Оттуда поднялось облачко золы.
– Сейчас придут, – сказал он.
Некоторое время стояла тишина, потом послышался шорох. Из-под печки показалась мохнатая ручонка, пошарила по полу. И вот на свет вылез ещё один домовой – почти точная копия Авессаломыча, только ростиком чуток повыше, да шерсть седая.
– Здрасти, – сказал вновь прибывший и протянул ладошку, – я – Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский. Это фамилия такая. Из шляхтичей я.
Наличием в своей родословной шляхетских корней он явно очень гордился.
– Очень приятно. Вася Зуб, – едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться в полный голос, сказал Вася и тоже протянул руку.
Из-под печки вылез ещё один представитель маленького народца, за ним – ещё и ещё. Все по очереди подходили к Васе, вежливо раскланивались (куда там японцам с их церемониями!) и протягивали ручонки для рукопожатия. Имена были самыми вычурными и разнообразными: Акакий Модестович, Далмат Исаакиевич, Варсанофий Евфимиевич… Наконец появился последний – Библиофил Евелпистович. Был он в шляпе, а на волосатом носу поблёскивали очки.
Авессаломыч на ухо изложил Аполлинарию Гермогеновичу суть проблемы, потом они немного пошептались в углу, и Пшепшепшетский, как старейшина, вызвался начать собрание.
– Итак, собратья мои, – заявил он, – собрались мы по просьбе всеми нами уважаемого Пантелеймона Авессаломовича Пыхтяркина. На собрании также присутствует в качестве гостя с правом совещательного голоса человек, его зовут Вася Зуб. Для ведения собрания необходимо выбрать председателя и секретаря. Какие будут предложения?
– Да какие там предложения, – зашумели домовые, – давай как обычно!
– Тебя – в председатели, ты ведь самый старый, а секретарём – Библиофила. Он ведь в очках.
– Не, а может ещё кто-то хочет секретарём. Чего это очкастому такая честь? Давай голосовать!
– Ишь ты, умный какой – голосовать! Сам за шестьсот лет читать-писать не научился, а в начальство лезет! Балдуин несчастный!
– Кто лезет? Сам ты лезешь! А за балдуина – по сопатке получишь!
– Сейчас сам получишь!..
– А я сейчас встану и обоих успокою, коль такие резвые!
– Ты у себя в деревне будешь командовать, а тут демократия… Или тоже по сопатке захотел?
Пшепшепшетский решил навести порядок, иначе собрание, ещё не начавшись, грозило перерасти в общую драку.
– Всем молчать! Заклинаю Гринписом и Вертухаем, Кимирсеном и Хошимином, Хунвэйбином и Цзаофанем! Заткнитесь все, пожалуйста, а не то я папе пожалуюсь!
В каморке моментально воцарилась гробовая тишина. Пшепшепшетский триумфально заулыбался. Из дальнего угла раздался голос:
– Ты это… не упоминай всуе. Знаешь, какое сильное заклятие. А вдруг они здесь появятся?
– А ты не ори, не ругайся, не грозись и слушай старших, – назидательно произнёс Пшепшепшетский, – и никто нигде не появится. Ну что – все пришли в себя?
Собрание промычало что-то неразборчиво. Увидев, что никто не собирается возобновлять склоку, он продолжил:
– Итак, я тут проверил всех по списку – кворум есть. Какие будут предложения по кандидатурам председателя и секретаря собрания? Попрошу всех отнестись к делу серьёзно…
– Развели бюрократию, – буркнул кто-то, – давай без протокола.
– Без протокола решение собрания будет недействительным. Увы, – вздохнул Пшепшепшетский.
– Ну давай за твою кандидатуру голосовать, чего тянуть-то?
– Положено не менее двух претендентов. На это указано в скрижалях Священного Принципа Демократического Централизма.
– Ну давай меня вторым, – не унимался голос.
– Хорошо, кандидатура принимается. На должность председателя собрания претендуют двое: Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский и – как там тебя?
– Феофил Кондратьевич Рыжиков, – сказал бывший обезличенный голос, а теперь Феофил Кондратьевич.
– Итак, Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский и Феофил Кондратьевич Рыжиков. Ещё кто-то желает?
Больше никто не желал.
– Голосование производится в порядке поступления кандидатур. Кто за то, чтобы председателем собрания был избран Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский, прошу голосовать.
Поднялся лес рук.
– Ну, практически единогласно. Значит, председателем собрания избран…
– А ты не части, – строптиво перебил его Феофил Кондратьевич, – за тебя не все проголосовали. Дай народу высказать своё волеизъявление. Вот.
Вася Зуб едва не хохотал со всего этого шоу. Где бы он ещё мог увидеть такое представление: общее собрание домовых выбирает себе председателя и секретаря на принципах демократического централизма?
Пшепшепшетский в ответ на предложение конкурента лишь тяжело вздохнул – ничего не возразишь, буква закона соблюдена.
– Хорошо. Ставлю на голосование: кто за то, чтобы председателем собрания был избран Феофил Кондратьевич Рыжиков, прошу голосовать.
Рыжиков и три его ближайших приятеля дружно вскинули руки, нагло и насмешливо поблёскивая глазёнками.
– Большинством голосов председателем собрания избран Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский, – объявил ведущий, – попрошу теперь без шуток, ибо я беспорядка не потерплю!
– Секретаря ещё не выбрали, – ехидно вставил Рыжиков, – а без секретаря собрание не считово.
Пшепшепшетский только зубами заскрежетал. И ничего ведь не сделать с этим склочником. Развели тут, понимаешь, демократию!
– Хорошо. Теперь приступим к выборам секретаря собрания. Какие будут предложения?
– Меня предлагаю, – торопливо выкрикнул Рыжиков, – я достоин!
Пшепшепшетский, посчитавший было, что зловредность Рыжикова иссякла на процедуре выборов председателя, только устало вздохнул.
