Зараза! Что у них там за корректировщик выискался?
Прямо перед строем моряков шлёпнулась и завертелась, шипя, граната. Взрыв. Осколки резанули по гвардейцам, выкосив около десятка матросов.
Вторая. Уже по наши души, пионерские. Зазубренные куски чугуна посеяли смерть и в моей роте. Ещё взрыв… Ещё…
Выяснять, что за батарея пристрелялась и почему, некогда!
Но я вам не князь Андрей – это Болконский, чтоб икнулось Льву Николаевичу, держал под огнём свой резервный полк и потерял при этом половину штыков…
– Вперёд! Подойти к гренадёрам! – заорал я во всю силу лёгких.
Горемыкин сначала взглянул с удивлением, но потом улыбнулся и одобрительно кивнул.
Двинулись к тылу нашей пехоты. Ускоренным шагом двинулись. Причём категорически вовремя – прямо на наших глазах строй последних шеренг стал разрываться, и на оперативный простор завыскакивали вражьи морды, одна за другой…
– Бегом!
И пионеры с гвардейскими моряками дружно припустили к прорванному участку. Ревущей толпой припустили, совсем не строем. Да и глупо было бы наступать на врага, выставив вперёд тесаки и лопатки.
У кого-то хватило ума разрядить свои пистолеты в противника, но многие вошли в кураж и просто позабыли о том, что могут выбить ещё одного врага, не подвергая себя опасности.
Схлестнулись.
Прорвавшихся французов вырезали на раз, но не остановились и врубились в общую свалку…
«Командир должен быть позади…» – это ещё Чапаев Петьку учил в знаменитом фильме. Может, в начале двадцатого века это и будет правильным, но сейчас…
Подчинённые должны видеть своего офицера впереди.
Хоть и не линейная атака, но всё-таки атака…
Первого устремившегося на меня французского солдата я просто пристрелил из пистолета – благо что осечки не случилось. Второму швырнул эту стрелялку в физиономию (причём попал) и приколол оглоушенного шпагой.
А вот с третьим случился конфуз, что и ожидаемо: штык-то я шестой защитой отвёл, уже приноровился пырнуть после этого супротивника…
Грамотно обучали пехотинцев корсиканца – мгновенно сообразив, что его штык ушёл мимо цели, француз лупанул меня прикладом в левое плечо.
А я был в атаке. То есть без надёжного сцепления с матушкой Землёй.
Кувыркнулся ваш покорный слуга только так. Ещё и перевернулся пару раз.
Прямо под ноги очередному супостату.
Зря он стал сомневаться на предмет, куда бы меня штыком тыкнуть. Ой, зря!
Я уже видел ухмылку на лице данного француза, я уже физически ощущал, как мне в грудь или живот вонзится штык…
Говорят, что перед смертью перед мысленным взором человека мгновенно проносится вся его жизнь. Враньё. Во всяком случае, в моём случае. (Опять каламбур.)
В сознании, когда увидел направленный в своё туловище штык, блеснуло только: «Настя!»
Передать этот звук невозможно: «Хлюп! Хрясть! Бздыньш!..»
Это нужно слышать. (А лучше не слышать и тем более не видеть.)
С данным звуком снесло половину черепа у того самого француза, что секунду назад выбирал, в какую точку моего организма воткнуть штык.
Специально так не попасть, но чудеса встречаются на войне чаще, чем где-либо: Лёшка Кречетов метнулся спасать командира и махнул своим двухкилограммовым тесаком так, что сталь вошла аккурат в рот французу. А там уже и препятствий практически не оставалось – прорезать щёки и перерубить сочленение черепа с позвоночником. На шее осталась только нижняя челюсть вражеского пехотинца.
Однако покойник не угомонился и предпринял ещё одну попытку угробить намеченную ещё при жизни жертву: не выпуская ружья из рук, стал заваливаться прямо на меня. Ясное дело, что состояние полной прострации, в котором я в тот момент находился, совершенно не способствует способности мгновенно сориентироваться и увернуться от смертельной опасности. Унтеру пришлось спасать моё высокоблагородие вторично – коротким толчком Кречетов отпихнул мертвеца вбок, и тот благополучно попал штыком в землю-матушку, а не туда, куда собирался изначально.
– Вы как, вашвысокобродь? Помочь?
– Спасибо, Лёшка! Встать помоги…
Благо что в данном месте и в данное время уже не было французов в непосредственной близости, поэтому переход обратно в вертикальное положение прошёл беспроблемно.
И тут с тыла…
Грянуло!
Она… Он… Музыка?.. Марш?.. «Прощание славянки», в общем.
Ух, как вжарило!
И сразу стало ясно: не взять галлам флеши. Теперь уже точно не взять!
Нижегородский и Орловский полки шли умирать вместе с гренадёрами Бороздина. Бригада Паскевича, ещё не потрёпанная в бою, маршировала к флешам. Под бессмертную музыку. Музыку, под которую и умирать не так страшно…
…Брешь залатана, французы отброшены, подкрепления подошли. Теперь можно собираться и следовать в распоряжение генерала.
Построилось около двух третей от того количества бойцов, что полчаса назад врубились в рукопашную схватку с прорвавшимися врагами. Вместе с моряками – около полутора сотен осталось.
Но задержались мы здесь не зря. И, наверное, каждый из забрызганных своей и чужой кровью, встававший сейчас в строй, это понимал.
– Спасибо, ребята! Здорово морду французам набили! – крикнул я своим пионерам. – Отходим. Запевай, Кречетов!
Хорошо над родною рекой
Услыхать соловья на рассвете,
Только нам по душе непокой —
Мы сурового времени дети.
Оказалось, что песню знают уже не только мои:
Пионеры-инженеры,
Мы горды государевой службой,
Сквозь огонь мы пройдём, если нужно
Открывать для пехоты пути…
Ну, не Долматовский, я перепёр его гениальные стихи, как сумел, на соответствующую эпоху. Как говорится, «Я его слепила из того, что было…»
Инженеры-пионеры,
Любим Родину мы беззаветно.
Защищать мы её будем вечно —
Только так можно честь обрести!
Стоящие пехотинцы, готовящиеся к смертельной рубке, провожали наши ряды благожелательными улыбками. Значит, пехота действительно благодарна за всё, что мы сделали, они не считают трусами тех, кто значительно проредил порядки их потенциальных противников, но не имеет возможности продолжать биться плечом к плечу с ними.
Подниматься в небесную высь,
Опускаться в глубины земные,
Очень вовремя мы родились,
Где б мы ни были – с нами Россия…
– Спасибо, Вадим Фёдорович! – Бороздин шагнул мне навстречу, раскинув руки. – От корпуса, от всей армии спасибо!
