– Откуда вы знаете?
– Я много чего знаю.
Златков откинулся на спинку кресла, изучающе глядя на комиссара, который сцепил руки на груди и с неопределенным сожалением смотрел на него.
– Вы уверены, что поступаете правильно?
– А вы?
– Резонный вопрос. Честно говоря, я давно ждал этого, только не предполагал, что мной займетесь вы лично.
– Этого требует уровень игры, Атанас. Я ждал, что вы придете ко мне сами, но потом понял, что программа – вы ведь закодированы? – этого не допустит.
– Вы правы. Я смог преодолеть два предохранительных порога программы, в том числе порог самоликвидации в случае раскрытия, но третий порог – освобождение от внутреннего брейн-контроля, внесенного непосредственно в генетическую матрицу, – пробить пока не смог.
– Когда вас закодировали?
– Перед последним пробным запуском Ствола, почти два года назад. После чего я разработал правдоподобную концепцию времени и начал проводить в жизнь план «хирургов».
Ромашин кивнул, глаза его стали грустными.
– Да, удар был нанесен сильный. Если бы не Те, Кто Следит, мы с вами уже перестали бы существовать. Еще и сейчас проблема не решена, нет стопроцентной гарантии, что наша Ветвь уцелеет. Именно поэтому вами занимаюсь я лично, а не следственный отдел службы… в котором, кстати, сидят помощники «санитаров». Собственно, у меня только один вопрос: сможете ли вы, оставаясь резидентом «хирургов», помочь нам освободиться от них?
Златков закрыл глаза. Лицо его сделалось бледным, на лбу выступила испарина. Видимо, он боролся с программой «хирургов», предписывающей ему действовать определенным образом. Помолчав с минуту, он глухо сказал:
– Я попробую. – Открыл черные, полные внутренней борьбы и муки глаза. – А вы не боитесь, что я поведу с вами тройную игру? Или дам команду на ликвидацию?
– Боюсь, – серьезно кивнул Ромашин. – Но, во-первых, у меня нет другого выхода, а во-вторых, есть шанс декодировать вас, не изменяя личности. Наши медики поработали с захваченными «санитарами» и кое-чему научились.
– Сначала я попробую освободиться сам. Если не получится…
– Хорошо, только не опоздайте. А что вы там говорили о правдоподобной концепции времени?
– Прежде чем начать строительство хроноквантового ускорителя, мы создали теорию «бурения времени», предполагая, что время – особого рода субстанция, физическая реальность, такая же, как пространство, вещество и поле. В наших ранних опытах, а я занимаюсь проблемой инверсии времени пятьдесят лет, мы как будто получили подтверждение правильности субстанциональной концепции.
– Как будто?
– Во всяком случае, нам удалось преобразовать время в энергию. Мы так думали, что удалось. Отсюда и родилась идея хронобура, которую мы воплотили в жизнь. Но теперь, после открытия Древа Времен, квантового ветвления Вселенной, появления «хирургов» и Тех, Кто Следит, после десятка новых открытий и похода в Ствол Павла Жданова, я не уверен, что верна даже концепция самих «хирургов», которую они используют для работы с нами.
Ромашин покачал головой.
– Поскольку я незнаком с этой теорией, давайте по порядку, с самого начала. По долгу службы мне пришлось проштудировать многие труды по хронофизике, и я кое в чем разбираюсь. Ведь реальность Фрактала, или Древа Времен, не снимает с повестки дня вопрос: что такое время?
– Не снимает, – кивнул Златков, с усилием преодолевая внутренний позыв взорвать дом вместе с собой и гостем; этого уровня контроля – самоликвидации при провале – он уже действительно не боялся. – Кроме пяти существующих, так сказать, официальных версий времени, многие ученые, в том числе и я, разработали еще несколько.
– Погодите, я знаю только четыре: субстанциональную, реляционную, динамическую и статическую.
– Пятая версия – субъективно-психологическая, в принципе она тоже ничего не объясняет и не решает. По этой версии время – способ отражения Вселенной сознанием мыслящего существа. В каком-то смысле так называемое биологическое время – процесс упорядочивания и синхронизации информации из разных источников в теле человека – смыкается с понятием субъективно-психологического времени.
– По-моему, эта идея себя изжила. Во всяком случае, в разряд серьезных она не входит.
– Отчего же? Просто ученые не занимались ею всерьез, поэтому и нет капитальных разработок. Но сама идея великолепна: пространство и время есть субъективные формы нашего чувственного восприятия объектов и явлений, они могут быть только изменяющимися отношениями и имеют смысл только для субъекта. Очень мощная идея! Будь я помоложе и получи другое образование, я занялся бы ею. Но я занимался другими идеями.
– А какую концепцию вам внушили «хирурги»?
– Они кинули мне кость в виде пространственно-событийной концепции. – Златков слабо улыбнулся, снова преодолевая приступ-команду ликвидировать источник беспокойства. Ромашин заметил это.
– Может быть, закончим разговор? Вы все чаще усилием воли отключаете программу, как бы не наступил нервный срыв.
– Справлюсь. В каком-то смысле мне теперь легче, потому что вы сбросили с моих плеч весомый груз неумышленного предательства. Сам я вряд ли пришел бы к вам с повинной, несмотря на успешную борьбу с программой. Я закончу. Чтобы вы знали, с чем вам придется иметь дело. Итак, концепция «хирургов»: прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно в общем многомерном пространстве событий.
– Об этом говорил еще Блаженный Августин, – хмыкнул Ромашин. – «Прошедшее и будущее время также существуют, хотя и непостижимым для нас образом».
Златков сморщил лицо в гримасе, означающей улыбку.
– С вами приятно разговаривать, Игнат. Чувствуется профессиональная подготовка и хватка. Вам бы бросить службу безопасности и уйти в науку.
– Спасибо за благие пожелания. В юности я подавал большие надежды, но счел работу безопасника более необходимой.
– Кому, обществу?
– Себе. Но давайте прервем коллоквиум по проблемам времени… хотя мне очень интересно. Остался единственный вопрос: почему вам перестала импонировать идея «хирургов»? Ведь наш Ствол, по сути, ярко проиллюстрировал ее своим воплощением, соединив Ветви Древа Времен и став мировой линией, существующей одновременно в прошлом, настоящем и будущем.
Златков некоторое время изучал спокойное неподвижное лицо комиссара, поправил полу халата, наклонился вперед.
– Игнат, это только часть истины. Если я прав и моя собственная концепция верна, не только знать, но и говорить о ней опасно!
– Почему?
– Потому что она существенно меняет мировоззрение человека. Потому что знание истины в этом деле означает всемогущество! Переход на совершенно иной уровень информированности.
– Так уж и совершенно иной, – раздвинул губы в беглой улыбке Ромашин. – Почему же «хирурги» в таком случае не воспользуются этим всемогуществом? Или Те, Кто Следит, чтобы избавиться от притязаний «хирургов»?
