Книга За стенами собачьего музея, страница 36. Автор книги Джонатан Кэрролл

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «За стенами собачьего музея»

Cтраница 36

— Я ничего не понимаю. Прошу, не надо! Не играй со мной в эти игры. Венаск!

Бесполезно. Он всегда все делал по-своему. Какими бы откровениями или информацией он сейчас ни собирался со мной поделиться, они целиком скрывались в непроходимых дебрях — настоящем Шварцвальде — умляутов и конечных сказуемых, гортанных «г» и звучащих жестко и грубовато, но в то же время очень убедительно слов.

Однако знал я и то, что он никогда никому не желала зла и не старался сбить с толку специально. Все его, равно как и других великих учителей, действия, какими бы странными или непонятными они на первый взгляд ни казались, несли глубокий смысл и представляли огромную ценность. «То, что познаешь быстро, Гарри, редко бывает важным. Конечно, оно может помочь тебе протянуть очередной день — например, какой-нибудь очередной телефонный номер — но вряд ли поможет понять, как жить дальше. Во всяком случае, почти никогда».

— Мам, а можно я после обеда свожу Гарри на блошиный рынок?

Реальность вернулась. Ресторан снова ожил, стало шумно; желтоватая спаржа украсила собой тарелку; женщина наконец отсмеялась и опустила голову.

— Конечно, если он не против.

Через десять минут мы с мальчиком, взявшись за руки, уже шли по Рингштрассе в сторону Оперы. Родители что-то уж слишком спокойно позволили малышу Николасу выступить в роли гида почти незнакомого человека.

Когда я спросил их, не волнуются ли они за сынишку, у Уокера на лице появилось самодовольное, мол «здесь все не так просто, как ты думаешь», выражение, и он лаконично ответил:

— Зак знает, что делает.

А Марис так и вовсе промолчала.

— Интересно, неужели родители всегда вот так запросто отпускают тебя одного? Не слишком ли ты еще мал?

Он принялся раскачивать нашими сцепленными руками, как это любят делать все дети.

— Тебе понравился мой рисунок?

— Да, но я не понял, что он говорит. Я не понимаю по-немецки. — Как будто он сам этого не знал! Но вместо ответа мальчишка все продолжал молча раскачивать наши руки взад-вперед.

Мне ничего не оставалось, как предположить, что это Венаск держит меня за руку и забавляется, изображая не по годам развитого ребенка. Я так верил в него и его доброту, его заботу о благополучии и успехе его учеников! Если же нет, если не он дирижировал всеми этими кружащимися вокруг меня и моей жизни демонами и феями, давая мне ложные намеки, подстраивая ловушки и дрожащие над горизонтом миражи, я бы очень и очень испугался. Уж такова вера — просто перестаешь беспокоиться и продолжаешь заниматься своими делами.

Рингштрассе была самой настоящей старинной лощеной красавицей; огромные деревья отбрасывали тени на свежевыкрашенные скамейки. Цветочные лотки, чистенькие киоски с хот-догами, не слышно даже случайного автомобильного гудка. Никакого мусора, никаких граффити.

— Кажется, тебе здесь не очень-то нравится, да, Гарри? — Да, не слишком. — Я бросил взгляд на мальчишку, ничуть не удивленный тем, что он читает мои мысли. — Здесь прекрасно, но слишком уж все какое-то законченное. Конечно, здесь могут выстроить парочку новых зданий или снести несколько старых, но это все равно что переставлять мебель в доме, где ты собираешься провести остаток жизни. Чтобы чувствовать себя счастливым, мне нужен город, хранящий дух незавершенности. Города вроде Вены представляют собой идеальные музеи, полностью удовлетворенные своими нынешними собраниями. А есть города, которые все еще пытаются постичь себя. Вот это по мне!

Как будто в подтверждение моих слов, Николас провел меня мимо вылизанного до блеска здания Оперы, музея Кафе и музея Независимости, забранного лесами на которых копошились рабочие, возвращая причудливому творению Олбрича его первоначальный вид.

Чуть дальше начался Naschmarkt, венский рынок под открытым небом. Какой контраст! Экзотический и благоухающий, он кипел и бурлил жизнью, заливая все вокруг непонятными звуками, подобными тем, что возникают, когда крутишь ручку настройки приемника. Люди толкались и переругивались друг с другом на немецком, турецком, хорватском. Плакали дети, под ногами шмыгали собаки, корзины были с верхом умело наполнены албанскими «райскими» помидорами, кругами критского козьего сыра, а в одной лавке размером с телефонную будку продавалась исключительно венгерская паприка, наполняя воздух своим ароматом.

Довольно невежливое местечко, где ни у кого не найдется для тебя времени — разве только отвесить тебе покупку и поскорее отсчитать сдачу. Следующий! И, тем не менее, здесь царили жизнь, движение, столпотворение ни на кого не обращающих внимания людей, выбирающих лучшую связку моркови и сверяющихся со списком того, что еще осталось купить.

Разве можно проектировать здания для такой жизни? Разве реально ее во что-нибудь втиснуть? Мне сразу вспомнились бегуны-марафонцы и люди, бегущие рядом с ними и предлагающие им воду или дольку апельсина. Может быть, именно так и нужно — давать самое необходимое и в то же время не путаться под ногами?

— А вон там блошиный рынок, видишь?

Трудно даже представить себе более живописную картину, чем та, что предстала нашим глазам на базаре, но новое зрелище значительно превосходило ее во всех отношениях. На обширной автостоянке по соседству с Naschmarkt к тому времени, как мы оказались там, уже вовсю бурлил венский субботний блошиный рынок. Тысячи людей бродили, присматривались, торговались и заключали сделки под неумолчный гул голосов. Все продавалось, и у всех было что сказать.

Блошиные рынки напоминают нам, насколько узки и косны привычные нам ценности. Какие совершенно невероятные вещи могут что-то для кого-то значить! Вот человек за сто шиллингов купил погнутый и ржавый невадский номерной знак 1983 года. Какая-то женщина ухитрилась у нас на глазах продать пару поношенных и к тому же разных туфель и целлофановый конверт от грампластинки. Удивленный, я повернулся к Николасу и спросил:

— Интересно, сколько же она запросила за этот хлам? Он промолчал, но мгновение спустя мне в голову пришла мысль: если человек ценит какую-либо вещь, это попросту означает, что он понимает ее лучше, чем остальные люди. Мне, например, казалось абсурдом покупать какой-то старый номерной знак — но, может быть, тому, кто его купил, было виднее? Может быть, он знал об этом знаке гораздо больше меня, пусть даже это знание и кажется мне бесполезным или даже безумным. Но, даже и при всей его бесполезности, раз знак ему зачем-то понадобился, не было ли это свидетельством того, что его воображение гораздо шире и богаче, чем мое?

— Похоже на язык.

— А? — Я взглянул на Николаса, хотя мои мысли в этот момент были в пяти милях от него.

— Похоже на язык. Ты только послушай! — Мы стояли прямо посреди бурлящей вокруг толпы. Подняв свои детские ручки, он обвел ими вокруг нас. — На что из всего этого мы обращаем внимание, даже когда понимаем? Для нас это просто шум, вроде какого-то хлама, вроде старых номерных знаков. Но это неверно, Гарри, поскольку, независимо от того, понимаешь ты язык или нет, есть вещи, которые слышишь и поверх шума. Пойдем-ка вон туда.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация