Домой не полетел. Подумал и назвал адрес Кристины. Через сорок минут бесшумного скольжения над темным океаном парка с редкими огнями пинасс доставил его в третий округ Деснянска, к большому зданию, формой напоминавшему пшеничный колос. Отослав машину, Травицкий неизвестно зачем обошел его кругом, прошелся по речному откосу; снизу, от невидимой реки, доносился плеск волн и шуршание камыша. Травицкий поймал себя на желании оттянуть визит, рассердился и вызвал лифт, вознесший его на девятнадцатый этаж.
Дверь открыла Кристина, уютная, спокойная, одетая в домашний халат, не скрывающий ее несколько полноватых форм.
— Не поздно? — пробормотал он, стараясь улыбнуться.
Она поглядела на него, не узнавая, и по тому, как расширились ее глаза, он понял, что выглядит все так же скверно.
— Ты?! Проходи. — Кристина отступила в глубь прихожей.
— Извини, я только на минутку… — Он прошел за ней, спотыкаясь обо что-то мягкое, потом вернулся и снял обувь. Она обернулась, и Травицкий, остановившись, с жалкой улыбкой развел руками. — Понимаешь, Крис, мне плохо сейчас, вот я и пришел.
— Это я вижу, — усмехнулась она. — Проходи в зал, я уложу детей и приду.
Травицкий прошел в гостиную, потом вернулся снять куртку. Из детской доносились смех, звонкие голоса детей и ворчание Кристины.
«Ну да, дети, — подумал он почти спокойно, без обычной боли в сердце. — Живут с ней… Почему она не отдаст их в школу полного цикла? Разве можно уделять им все время? Брала бы на выходные или по вечерам, как все… странная привязанность… А может быть, вовсе не странная, а нормальная? Любовь матери?»
Он на цыпочках проскользнул в гостиную и сел в свое любимое кресло, принявшее его в объятия как старого друга.
«Три года прошло… я был здесь три года назад… и четыре, и семь, и одиннадцать, и ничего не изменилось… кроме обстановки… и не изменится… Почему она не выходит замуж? Ей же всего сорок три… Впрочем, я ведь до сих пор не нашел пары… Странно, что я никогда об этом не задумывался, просто жил, и все. Может быть, она ждала моего слова? Нет, нет, — вспомнил он, — дети — вот главное, что удерживало меня… и ее. Дети не мои, это всегда казалось мне главным… хотя теперь кажется, что ошибался. Какая разница, чьи дети, если она мне нужна? Несмотря ни на что… Вероятно, я что-то упустил из виду. Когда? Три года назад? Одиннадцать, когда появились дети? Когда все еще можно было поправить?..»
Кристина с подносом в руках, на котором лежали бутерброды и дымился в бокалах голубоватый лунный кофе, вошла в комнату, освещенную рассеянным светом вечернего бра, остановилась. Травицкий спал. Голова его сползла на валик кресла, лицо было измученное, осунувшееся, с черными тенями под глазами, губы вздрагивали, словно он с кем-то разговаривал во сне и морщился при этом. И было ему плохо, так плохо, что хуже не бывает.
Кристина поставила поднос на столик, села рядом и тихо, почти неощутимо коснулась рукой его лба. Травицкий вздрогнул, брови его страдальчески изогнулись, но он не проснулся.
«Он же совсем один! — подумала она вдруг, ужаснувшись. — Он всегда плохо сходился с людьми, и все это время был один, а работа — не отдушина для сердца…»
— Бедный… — прошептала женщина, снова касаясь пальцами его лба. — Бедный мой…
Травицкий пошевелил губами и внятно прошептал ее имя.
Над коричневой пустыней было сумрачно, дул холодный ровный ветер. Метеотехники постарались, и сплошной облачный покров, обложивший небо с утра, к середине дня достиг такой толщины, что невольно душа ждала снегопада.
Филипп по видео проверил посты, расставленные вокруг ТФ-установки по радиусу в двадцать километров, доложил о готовности всех подконтрольных служб Томаху и остался стоять на открытой галерее, соединяющей бронированные конусы наблюдательных пунктов.
Отсюда до раструбов ТФ-установки, готовой к взрыву, было около двенадцати километров по прямой, и выглядела она неэффективным светящимся клинышком. Но недаром вокруг нее чуть ли не сплошной стеной расположились поглотители ударной волны, защитные башни и прочие грозные машины, начиненные киб-техникой и молектроникой, готовые вмешаться в ход событий при первых же признаках опасности для людей за границами охраняемой зоны. Все-таки мощность ТФ-взрыва, довольно скромная по масштабам современной эпохи, намного превышала мощность многих земных природных катаклизмов, и, вырвись эти адские силы из-под барьера защиты, они многое бы натворили на Австралийском материке.
Начал сеять мелкий холодный дождик. Филипп разочарованно покачал головой, посмотрел на часы — оставалось всего двадцать минут до пуска — и спустился в люк наблюдательного пункта, служившего одновременно и центром управления экспериментом.
В круглом зале с наклонными стенами, представлявшими собой контрольные виомы и экраны оптических усилителей, было тихо, у центрального пульта монитора управления стояли и сидели научные руководители эксперимента, в том числе выглядевший больным Травицкий, Керри Йос, Владибор Дикушин в своей неизменной белой паре и Генри Бассард.
Филипп не понял, почему Бассард, руководитель второго космического сектора, изъявил желание присутствовать в ходе эксперимента, но ничем не выдал своих чувств.
— Посты готовы, — доложил он, подходя к Йосу. — Дезактиваторы на исходных, тревожные группы в готовности «один».
— Один, — отозвался начальник отдела, пряча в глазах усмешку: Томах только что доложил ему об этом, причем теми же словами.
Филипп извинился и подошел к Травицкому.
— А, это ты, — сказал тот вместо приветствия. — Побудь здесь пока, я сейчас вернусь. У меня к тебе есть разговор.
Начальник конструкторского бюро кивнул и быстро вышел из зала, оставив Филиппа в полном недоумении относительно своего замысла.
Кто-то включил видеосистемы, и слепые до сих пор окна дальновидения прозрели, показывая ТФ-установку во всех мыслимых ракурсах, в том числе и сверху, откуда на нее смотрели зависшие над пустыней видеозонды.
— Одного не пойму, — сказал Дикушин, превратив глаза в узкие щелочки. — Почему установки здесь и на Тритоне неоднотипны? Там под слоем материковой коры, здесь на поверхности земли…
— Потому что эксперименты преследуют разные цели, — живо отозвался один из ученых. — Эксперимент на Тритоне глобален, с его помощью мы «высветим» всю Галактику, а то, что взрывное устройство спрятано на тридцатикилометровой глубине, так это для устранения влияния каких бы то ни было факторов и незагрязнения Солнечной системы. Здесь же, в Австралии, ТФ-взрыв на шесть порядков слабее, поэтому «осветить» всю звездную систему Млечного Пути он не сможет, и мы решили энергию взрыва сфокусировать в узкий луч. Такая направленная ТФ-волна пронзит Галактику по радиусу через активное ядро, а мы попытаемся уловить эхо с помощью уже готовых антенн.
— Уяснил, спасибо, — кивнул Дикушин.
— Внимание! — гулко разнесся по залу голос координатора. — Три минуты до окончания инициации! Даю счет.
