– Проводник – в смысле, человек, который знает местные обычаи, разные мелкие детали, ничего нам не говорящие.
– Вы ему доверяете?
– Почему бы и нет?
– Вот что погубит вас, русских, – сказал Айнцигер. – Вы всем доверяете. Не удивлюсь, если этот финн пристрелит вас при первой же возможности и удерет.
– У него уже были кое-какие возможности, но он делал всё так, как я ему говорил.
– Это до поры до времени.
– А вы пессимист, господин обер-лейтенант, – заметил Воскобойников.
– Я всего лишь разумно оцениваю обстановку, товарищ комиссар. Лучше все переоценивать, чем недооценивать. Именно поэтому я оставил в доте небольшой подарок вашим финским друзьям.
– Что? – Воскобойников приподнялся на локте. – Что вы там устроили, Айнцигер?!
– Боеприпасы к «бофорсу». Плюс пара ручных гранат и несложное устройство, которое приводит всё это в действие. Уверяю, для знающего дело человека – работа на минуту-две. Вы даже не заметили, когда я это соорудил.
– Но... зачем? Я же дал им слово!
– А вы его и не нарушили. Я же, в свою очередь, никому слова не давал, зато могу сейчас спать совершенно спокойно. Доброй ночи, товарищ комиссар. Доброй ночи.
Айнцигер замолчал и через несколько мгновений уже мирно сопел, как сопят безмятежные, уверенные в завтрашнем дне люди. Хотя комиссар вовсе не исключал, что он притворяется.
18
Воскобойников, казалось, едва заснул, когда его безжалостно растолкали.
– Товарищ полковой комиссар! Товарищ комиссар!
В тусклых отблесках костра Воскобойников узнал Чибисова.
– Что ты? – сонно спросил он.
– Товарищ комиссар, в лесу ходит кто-то!
Воскобойников сел.
– Что? Кто ходит?
– Не видно, товарищ комиссар... Темно, ветер... Я Потапчука сменил, только вышел, с минуту всего постоял, потом слышу – кусты хрустят.
– Олень, может?
– Не олень, товарищ комиссар. Человек.
– Да почему? Не видно же, сам говоришь! – осерчал Воскобойников.
– Так он это... смеется, – сказал Чибисов, и только сейчас полковой комиссар увидел, какие у командира отделения глаза.
Стеклянные, полные ужаса.
– Кто снаружи? – спросил Воскобойников, застегивая куртку.
– У входа Потапчук, а так никого, я сразу к вам...
– Сейчас посмотрим, что там за клоун.
Проснулся и немец, привстал, поинтересовался, что случилось.
– Спите, – буркнул Воскобойников. – Причудилось что-то часовому.
Внутри домика было, конечно, не жарко, но, только высунувшись наружу, полковой комиссар понял, как холодно на улице. Услужливый ветер тут же швырнул ему в лицо целую пригоршню колючих кристалликов льда, резанул по глазам. Не видно было ни зги, только в рваных облаках иногда промелькивала луна.
– Головню из костра дай, – бросил назад Воскобойников.
Чибисов завозился, зашуршал, протянул головню. Не фонарик, конечно, но сойдет, подумал комиссар, другой рукой вынимая «браунинг». Выстрелить вот только могут на свет, лучше мишени не придумаешь, чем дурак с головней в такой вот полной тьме...
Выбравшись наружу, Воскобойников остановился, пригнувшись, и вслушался в вой вьюги. Ничего необычного. Хотя... показалось, или же справа, вон там, кто-то в самом деле захрустел ветвями?
Воскобойников, выставив перед собой «браунинг», сделал несколько шагов в этом направлении, остановился, снова прислушался.
Тишина.
– Хе-хе...
Смешок прозвучал совсем не весело, скорее страшно, жутко, словно засмеялся не человек, а какое-то животное, до такой степени не по-людски это было... Воскобойников отшатнулся, крикнул хрипло:
– Кто здесь?!
Снова смешок, чуть тише, левее. Воскобойников едва не выстрелил, но удержался.
– Товарищ комиссар! – позвали из еле видного в снежных порывах входа в домик. – Я иду, товарищ комиссар!
Это оказался устыдившийся собственной трусости Чибисов, за ним, с автоматом в руке, выполз Каримов.
– Тихо стойте, не шумите, – сказал Воскобойников, которому сразу стало спокойнее. Но что это, черт возьми, за смехач? Что ему тут делать? Или леший?
Комиссар вспомнил, как еще пацаном бабка Параша рассказывала им про лешего, про болотников, что огоньки на болоте жгут, про домового... Бабкины сказки? А пресловутые руны – не бабкины сказки? Начнешь во всё верить таким макаром...
Если леший тебя куда заплутал, надо спросить: «Куда идем-то?» – он и пропадет. Но мы-то никуда не идем, подумал комиссар, он... оно?.. оно само пришло...
– Стоять! – громко сказал по-немецки комиссар, потом повторил то же самое по-фински. – Стоять!
– Хе-хе...
Теперь сзади, от самого домика. Не видно же ничего, твою мать!
Вспышка, хлопок выстрела, тут же снесенный ветром.
– Кто стрелял?! – заорал Воскобойников, радуясь, что это сделал не он, не он палил по призракам, но кто-то всё же это сделал и, чем черт не шутит, отогнал ночного гостя.
– Я, товарищ полковой комиссар... Чибисов!
– Стрелял-то куда? В кого?
– Вот тут рядом со мной был, товарищ полковой комиссар, – в голосе Чибисова звучала смесь страха и облегчения. – Мужик вроде, метра полтора всего, от меня из метели выскочил да сразу и пропал...
– Мужик... Показалось небось сдуру-то. Лишь бы своих никого не задел! Все там целы внутри?
– Все, – отозвался кто-то.
– Слава богу...
Воскобойников прислушался. Ветер, деревья скрипят, больше ничего.
– Идем назад, – сказал он красноармейцам. – Чибисов, остаешься. Придет твой мужик – стреляй.
В домике все проснулись. Спросонья народ еще не сообразил, что за шум, что за выстрелы, а вот на Керьялайнене лица не было.
– Что такое, товарищ полковой комиссар? – спросил Вершинин, держа в руках «суоми».
– Чибисову показалось, кто-то вокруг нас ходил, смеялся.
Финн принялся креститься, забормотал что-то.
– Черта, что ли, увидал? – спросил Потапчук.
– Мэнвики, господин офицер, – сказал трясущийся от страха финн.
– Кто?
– Мэнвики. Злой дух, господин офицер.
– Заканчиваем нелепые разговоры! – рявкнул Воскобойников. – Спать! Всем спать, подъем уже скоро, четыре часа почти!
Но сам он уснуть не мог. Не спал и Керьялайнен, что-то шептал, качался, сидя у костерка. Чертов финн, перепугает еще всех... Хотя перепугаешься тут, подумал Воскобойников, вспомнив тихий нечеловеческий смех. Наваждение... Чибисов там небось в штаны наложит, один, в темноте, после всего этого. Ладно, скоро сменят.
